– Все, товарищ лейтенант. Давайте обратно. А ну, дивчина, веди лейтенанта!
Опираясь на плечо девушки, Глушецкий пошел к берегу. Семененко проводил их глазами и, сойдя с дороги, направился к мысу Фиолент, где шла стрельба.
Утром немцы бросили в бой танки и свежие войска. Моряки и солдаты были вынуждены отступить к тридцать пятой батарее. Опять весь мыс оказался под шквальным огнем артиллерии. Но и в этот день гитлеровцы не овладели Херсонесом.
Семененко, Глушецкий и девушка, которая перевязывала его ночью, под утро спустились по тропке к берегу. Подняв голову, Глушецкий увидел, что скалы высоко вознеслись над морем. Семененко нашел углубление в скале и предложил здесь располагаться. Пройдя дальше, он, к своему удивлению, увидел людей. Кто-то лязгнул затвором, и Семененко торопливо сказал:
– Свои, свои.
– Из какой части? – раздался резкий голос.
– Громовской бригады.
– Проходи!
Семененко пролез под нависшей скалой и очутился на широком и гладком, как палуба корабля, камне. Здесь он увидел несколько десятков севастопольцев: матросы, солдаты и неизвестно как оказавшиеся здесь две женщины. У одной из женщин на руках был ребенок.
– Здоровеньки булы, – стараясь быть веселым, проговорил Семененко. – Чи не рейдовый катер дожидаете? Приходили корабли?
– А ты что, не видел? – грубо отозвался матрос с забинтованной рукой.
– Я наверху был, – ответил Семененко.
– Что там?
– Ночью мы их гнали до Фиолента, а сейчас они нас. Танки пустили. Наверху теперь немцы. Не выглядывайте, а то худо будет. Так приходили корабли?
– Приходило несколько катеров, за батареей ошвартовывались. Мы сигналили, но к нам не подошли.
– Перегружены, видать, – вставил слово худощавый матрос.
– Да, дела, – задумался Семененко.
Он вернулся к лейтенанту и сел рядом на камень. Вскоре рассвело, и Семененко увидел под скалами сотни людей. Наверху грохотали взрывы. Многие снаряды рвались в воде.
– История, – протянул главстаршина, косясь на девушку в поношенном пехотном обмундировании, которая, нахохлившись, сидела поодаль. – Мертвой хваткой берут нас.
Он вскинул вещевой мешок, вынул котелок, зачерпнул воды и стал умываться. Не вытирая лица, сел, закурил и стал вслух рассуждать.
– А дальше шо? Сверху нас не достанут, а вот ежели с моря подойдет какая вражья посудина, то нас за милую душу посекут из пулеметов.
– Не каркайте раньше времени, – резко оборвала его девушка.
Семененко посмотрел на нее так, словно впервые увидел, и добродушно спросил:
– Как звать, сестрица?
– Таня.
– Где раздобыла? – спросил он, заметив лежащую около ее ног снайперскую винтовку.
– В детском магазине купила, – ядовито ответила она.
Семененко укоризненно покачал головой.
– Ой, дивчина, горда, как погляжу. Меня интересует твоя воинская специальность. Чи санинструктор, чи кто?
– Снайпер, – уже миролюбиво ответила девушка.
– А фамилия твоя какая?
– Таня Левидова.
– Не чул. Про Людмилу Павличенко чул, а про тебя…
И он пожал плечами.
– Так то знаменитый снайпер, а я не знаменитая. Нас таких много.
– Мабуть, так, – согласился Семененко.
Лежавший до сих пор без движения Глушецкий открыл глаза и приподнялся. Таня подошла к нему и предложила:
– Давайте перевяжу голову.
– Плесни на меня водой, Павло, душно, – попросил лейтенант.
Семененко зачерпнул в котелок воды и стал поливать ему на лицо. Потом Таня сделала перевязку. Увидев, как ловко она перевязывает, Семененко одобрительно заметил:
– Добрая была б медицинская сестра.
– А я и была сестрой, – отозвалась Таня.
– Чего ж специальность переменила?
– Вас забыла спросить.
Главстаршина прищурился, покачал головой: ершистая дивчина.
Окончив перевязку, Таня сказала лейтенанту, что рана не опасная, кость не задета.
– Давайте поснидаем, – предложил Семененко, доставая из вещевого мешка сухари и банку консервов. – У тебя, снайпер, продовольствие имеется?
– Ничего нет, – вздохнула она.
– Тогда подсаживайся к нам.
Он разделил сухари и мясо поровну. За несколько минут все было съедено.
– Еще бы трижды по столько, да по полстолько, да кварту горилки, то було б добре, – с невольным сожалением произнес Семененко, отправляя в рот крошки сухарей.
Глушецкий встал, покачнулся.
– Сверху, говоришь, нас не видно? – спросил он, стараясь преодолеть головокружение.
– Если к воде не подходить.
– Пойдем посмотрим, что там за люди.
Они пролезли под скалу. Глушецкий осмотрелся. Место было хорошее. Просторная площадка с выступавшими большими, отшлифованными водой камнями, на высоте двух метров закрывалась каменным козырьком. Сверху эту выбитую морем полупещеру не было видно. Вершину скалы можно увидеть, только отступив к самой воде. Над морем площадка возвышалась на полметра. Глянув в светлую воду, Глушецкий увидел, что глубина здесь большая, не менее пяти метров. Катер может подойти вплотную.
«Здесь враг нас не достанет, – подумал лейтенант. – Сюда можно добраться только по тропке. А ее можно держать под прицелом».
Подошли к матросам. Поздоровавшись, Глушецкий пересчитал людей. Тридцать семь человек. Целый взвод! Многие были ранены, но легко. Женщина с ребенком назвалась женой командира с тридцать пятой батареи, другая женщина сказала, что она сотрудница горсовета.
Настроение у всех было подавленное.
– Что же будем делать? – спросил Глушецкий, садясь на камень и обводя всех взглядом.
– Вы лейтенант и должны что-то придумать, – сказала женщина с ребенком.
В ее голосе и во взгляде была такая вера, что Глушецкий смутился.
Матросы заговорили. Многие верили, что придут наши корабли. «Не в эту ночь, так в другую, третью, но придут. Надо продержаться», – говорили они. Другие на корабли не надеялись, предлагали ночью уйти в горы.
Слушая сбивчивые речи матросов, Глушецкий думал, что с этой минуты ответственность за всех, кто укрывался под скалой, лежит на нем. А что он может сделать? В его ли силах что-либо изменить? Как сидели в ловушке, так и будут сидеть.
Из раздумий его вывел матрос с перевязанной рукой. Был он высок, худ, с тонкой шеей, с посеревшими от щетины щеками.
– Вы, товарищ лейтенант, – предложил он, – скомплектуйте из нас команду, а ночью мы прорвемся в горы и будем действовать там как партизаны.
Его поддержали еще несколько матросов.
– Добро, ребята, – сказал Глушецкий, вставая. – Нас тут набирается целый взвод. До последних дней обороны города я командовал взводом разведчиков. Главстаршина Семененко был моим помощником. Вот он. Будет он моим помощником и сейчас… Вопрос – как жить дальше? – Он посмотрел на нависшие серо-желтые скалы и продолжал: – Мы в мышеловке. Сверху над нами немцы. Наша задача – дождаться ночи. К ночи, думаю, обстановка прояснится. Кто не спал, пусть спит сейчас. Семененко, позови снайпера, пусть здесь располагается. А туда поставим часового.
– Есть выставить часового, – с готовностью повторил приказание Семененко.
Часового поставили. Остальные сидели под скалами, дремали, вслушивались в звуки, долетавшие сверху. Таня Левидова, повернувшись лицом к стене, заснула. Вскоре захрапел и Семененко, широко раскинув руки.
Полуденное солнце нещадно палило. Хотелось пить, но ни у кого воды не оказалось. Ребенок у женщины заплакал. Мать решила побрызгать его морской водой и спустилась по камням к берегу. Ребенок повеселел. Зачерпнув ладошкой воду, он брызгал на себя, на мать и смеялся.
И вдруг сверху раздался голос:
– Русиш фрау, ком, ком!
Женщина испуганно прижала ребенка к груди и бросилась к скале. К ее несчастью, она споткнулась и упала, и в этот миг сверху раздалась автоматная очередь. Два матроса подскочили к женщине, подхватили ее и ребенка.
Сверху опять раздался тот же голос:
– Рус, сдавайс! Жить будешь!
Матросы переглянулись.
– Все, – мрачно сказал один. – Перемирие кончилось.
Женщина, округлив глаза, дико взвизгнула:
– Они убили его!