И быстро — за какую-то минуту — мы уже оказались высоко: дома внизу стояли как кубики, блестели как зеркальца водоёмы, как расчёсанные зелёные коврики, тянулись поля.
Потом мы вошли в облака, вынырнули из них, и всё; только долины белых облаков были теперь видны под нами, больше ничего.
Я отвернулся от окна: смотреть больше было не на что, теперь предстояло маяться шесть часов — столько продолжается полет до Красноярска.
Мы летели на восток, навстречу солнцу, поэтому появилось оно гораздо раньше, чем обычно, когда засыпаешь в одном месте и там же просыпаешься. Здесь солнце появилось очень быстро — я только ещё разоспался как следует, как вдруг горячий золотой свет ослепил меня. Я был с закрытыми глазами, но тут зажмурился ещё крепче. Потом осторожно приоткрыл веки; солнце освещало наш угол салона, пройдя через толстые стёкла, лежало рябыми жёлтыми пятнами на спинках, покрытых белыми чехлами.
И все, в кого попадало солнце, удивлённо вздрагивали, человеческий организм не привык, чтобы солнце появлялось, когда его не ждут. Я стал смотреть в окно. Сначала это выглядело так: сверкающее золотое озеро среди мрачных тёмно-фиолетовых скал. Потом озеро стало расширяться, скалы стали серо-розоватыми, потом красными. И наконец, озеро затопило всё вокруг, тьма исчезла. Пейзаж внизу был страшным, фантастическим, каким-то неземным: пустые, бурые, голые пространства, без домов, дорог и транспорта. Я долго вглядывался вниз, надеясь увидеть хоть один домик.
— Да... неуютненько! — проговорил вдруг серьёзным голосом шутник. — Можно себе представить, каково тут приходится нашим героям-нефтяникам! — К концу фразы он уже снова говорил шутливо, но это не имело значения, все и без него чувствовали, как тут живётся! Если бы не нефть, ничто, наверное, не заставило бы людей сунуться в эти бурые мрачные болота!
— Нет, у нас в Восточной Сибири пошикарнее будет! — проговорил заводила. — Не зря нашему Красноярску триста лет, а тут ни одного города не было.
Потом пошла сухая серая степь, с редкими группками берёзок, потом вдруг прямо в степи показались длинные стеклянные коробки с высокими трубами.
— Наш алюминиевый! К Красноярску подлетаем! — Туристы радостно задвигались. И вроде бы ничего особо красивого не было видно за окном, но чувствовалось — все они были счастливы, что возвращаются в родные места.
Потом я зажмурился — словно много сотен маленьких зеркал стояли на земле.
— Что это? — сощурившись, спросил я у женщины-соседки.
— Это Бадалык. Кладбище наше, кресты против солнца блестят! — сказала женщина тоже радостно, хотя вопрос касался кладбища.
Потом блеснула резко изгибающаяся лента воды.
— Енисей! Енисей! — радостно заговорили туристы, сбиваясь к окошкам.
Я что-то забыл: так ли я радуюсь, как и они, когда возвращаюсь в свой город?
Самолёт начал быстро снижаться, стало больно ушам. Внизу мелькали домики с огородами, в огородах копошились люди.
«Надо же, — успел подумать я. — Над ними каждую почти минуту проносятся стотонные машины, а они живут, и хоть бы что!»
Потом совсем рядом мелькнула трава, самолёт стукнулся, подпрыгивая, побежал по дорожке.
Я слез с самолёта, нас провели через поле. За железными воротами толпились встречающие.
Скоро почти каждый турист был радостно встречен, обцелован — хорошо всё-таки прилетать домой.
Все ушли получать багаж, а я в растерянности стоял один.
Остался только один встречающий — парень лет шестнадцати в брезентовой куртке и сапогах. Почему-то вздохнув, он подошёл наконец ко мне.
— Ты, что ли, к Аркадию Михайловичу? — спросил он.
— Я? Я к дяде Каде прилетел, — растерянно проговорил я.
— A-а... ну да. Для тебя он, может, и дядя Кадя, а для нас Аркадий Михалыч.
— А где он?
— Где? На работе, где же ещё! Там у нас сейчас такое творится, как-то не до племянников сейчас. Едва и вспомнил он про тебя, час назад.
— Ну что ж, хорошо, что не час вперёд! — бодро проговорил я.
— Ладно, пошли! — улыбнулся парень.
— Надеюсь, тут уже немного осталось? — с трудом успевая за ним, поинтересовался я.
Голова после полёта гудела, ноги не чувствовались, стиснутые долгое время передним креслом.
— Надеяться ты, конечно, можешь на всё что угодно, — проговорил он. — Но только ради тебя плотину в центре города построить как-то не догадались, придётся проехать ещё километров сто пятьдесят.