А если обратно поплыть, вряд ли мы из воды до верёвки допрыгнем! Стоим, молчим. Гага вдруг говорит:
— Хочешь конфетку?
— А у тебя разве есть? — я удивился.
— Конечно! — Гага говорит.
Взял я у него карамельку липкую и чувствую вдруг, снова слёзы: так я растрогался от его заботы!
Стали нарочно громко чавкать, чтобы тишину эту нарушить.
— Ну... отдохнул? — неожиданно Гага спрашивает.
— Отдохнул!
— Тогда — вперёд!
Пошёл Гага по карнизу, встал так, чтобы как раз под тем тёмным коридором оказаться, потом достал вдруг из кармана зубило, стал стену крошить. Мягкая штукатурка оказалась, быстро выбил дыру. Под штукатуркой оказались скрещённые тонкие рейки, Гага засунул под них зубило, покачал, они немного отошли от стены, что-то вроде ручки получилось. Потом Гага влез одной ногой мне на плечо, другой — в выдолбленную дыру упёрся и стал другую дыру бить, на полметра выше первой и чуть в стороне — для другой ноги. Потом я его придерживал, и он, уже обеими ногами в дырах стоя, третью дыру пробивал — для руки!
И так и пошли дыры зигзагом вверх! В двух дырах упёрся ногами, в третьей держится рукой, а другой рукою долбит новую дыру, чуть выше. Потом передохнёт немножечко, перелезет выше и новое отверстие рубит!
Гляжу, он уже на половине стены висит!
— Слезай, — говорю, — давай я немного подолблю.
— ...Спасибо! — после долгой паузы отвечает. — Я не устал!
Как высоко уже висит! Только штукатурка сюда долетает, в глаз мне вдруг попала, стала щипать.
Снова, вижу, зубило в другую руку перекладывает, в ровное место стены начинает бить.
И вот совсем уже у чёрной дыры оказался, перелез туда наполовину, а ноги почему-то долго ещё сюда свисали, — видно, не было уже сил залезть!
Потом исчезли наконец ноги, появилась голова.
— Прошу! — гулко с высоты Гага говорит. — Парадный трап подан.
Полез я, пальцами стараясь под окрещённые рейки подлезть, вцепиться, чтобы обратно не грохнуться. Рейки трещат, ломаются, еле успеваешь за следующую перехватиться. Главное, только стену перед собой видеть, ни назад не смотреть, ни вверх.
Потом чувствую, рука меня за шиворот схватила. Ввалился я в дыру, лёг.
— Я в центральной библиотеке был, — где-то рядом Гага говорит. — Все книги читал про наш город, даже старинные... Нигде про этот ход ничего не сказано. Ясно?
— Но кто-то, видимо, про него знал? — вежливо стараюсь поддержать разговор.
— Вряд ли! — Гага говорит. — Не думаю.
— А помнишь ты говорил, какой-то странный человек этим ходом прошёл, в наш двор вышел?
— Помню. — Гага кивнул. — Ну что, отдохнул? Вперёд!
Встали мы на дрожащие ноги, пошли. Примерно такой же коридор, каким мы от кочегарки к тёмному залу пришли, но только запах в нём совершенно другой, холодом пахнет, запустением, пылью; чувствуется, давно здесь никого не было!
Но было такое чувство, что по нему мы куда-то выйти должны! И вдруг действительно показался впереди маленький прямоугольник, по краям обведённый тонким светом, — дверь! Добежали до неё, подёргали — дребезжит, но не открывается! Разбежались оба сразу, ударили плечами и — вывалились наружу. Сначала зажмурились от ярчайшего света, ничего не могли рассмотреть.
Потом глаза начали привыкать, смотрим: находимся мы у высокой кирпичной стены старинного типа: высокая, отвесная, даже немного нависает над нами, и в этой стене маленькая дверца, из которой мы только что вывалились. Сидим мы на узенькой полоске земли, ивовые кусты вокруг растут, постепенно уходят в воду. Дальше широкая полоса воды, за водой снова берег, заросший высокими кустами.
— Ну... вперёд! — Гага говорит.
Подошли мы к воде, видим: в ивовых зарослях плавает плот, с четырьмя толстыми столбами по краям.
Подошли ближе, увидели: это не плот, а перевёрнутый стол с толстыми круглыми ножками. Встали мы на стол, гребя палками, через пролив переплыли. Влезли с трудом в высокие густые кусты. Тень, сырость. Чёрный пень, обсыпанный сиренью. Потом кончились наконец кусты, выбрались на поляну. Неподвижная солнечная тишина. Ржавая голая кровать стоит на краю. Подальше — старый фундамент дома, пригорок с обломками кирпичей, заросший фиолетовыми цветами.
Гага быстро пошёл дальше, в тот конец поляны, и вдруг с хрустом куда-то провалился. Подбежал я к нему, гляжу: часть поляны застеклена, стёкла в рамах, местами просто рамы: стёкла уже выбиты.
— Окна внутрь земли, понял? — почему-то торжествующе Гага говорит, выбираясь из проломленного им стекла.