— Да это не окна! — говорю ему. — Это теплицы! Раньше, видно, в них овощи выращивали, а потом забросили почему-то.
— Так. Ясно! — выбираясь на незастеклённое место, Гага говорит.
Пошли дальше, снова в зарослях оказались. Лезли через заросли минут, наверно, сорок и снова потом на берегу оказались. Вода, заросшая деревьями, высокие деревья, за ними ничего больше не видно.
— Смотри! — шёпотом вдруг Гага мне говорит.
Посмотрел я, куда он показывал, вижу: кошка! Но очень странная, никогда раньше не видел я таких кошек — вся чёрная, а голова начиная от шеи ярко-белая! Стоит у воды, лапой трогает воду, тронет — и быстро отдёрнет, тронет — и быстро отдёрнет.
Потом услышала нас, повернула свою белую голову и так изумлённо застыла, с поднятой лапой. Потом шаркнула быстро в кусты, всё! Будто её и не было!
— Понял! — Гага многозначительно говорит.
— Что?
— Видел, как она себя вела?
— Как?
— Видел, как изумилась? Ясно, что человека здесь ни разу ещё не видела. В общем, ясно! — торжествующе говорит.
— Что ясно-то?
— Что этот остров, вообще, этот участок земли соединяется с остальной землёй только тем ходом, через который мы пришли, — больше никак! Раньше люди, может, и помнили этот ход, а теперь уже забыли почему-то, только мы по нему можем пройти.
— Да как это может быть, — говорю. — В нашем веке?
— В нашем веке, — Гага говорит, — много ещё загадочного существует!
Хотел было я сказать ему, что он ошибается, но вижу, он кулаки сжал, лицо его дрожит, бесполезно сейчас с ним спорить! Конечно, раз добрались сюда с таким трудом, то, ясное дело, открыли новую землю!
— А как же, — только сказал я, — ты говоришь, что люди этот ход забыли, а сам говорил, что видел, как человек из этого хода в наш двор выбрался?
— Ну и что? — Гага упрямо говорит. — Он отсюда ушёл, а мы — пришли!
— Ну и что теперь будем делать? — спрашиваю.
— Вернёмся, — Гага говорит, — возьмём всё необходимое и начнём освоение.
Что обратно пойдём, — это я обрадовался. Только оказалось вдруг, что обратно Гага тем же путём хочет добираться. Страшно не хотелось мне в эту сырую чёрную дыру лезть, снова огромный тёмный зал переплывать. Но с Гагой бесполезно спорить, уверен, что только тот путь сюда ведёт, поэтому и остров никому не известен! Хотел я было сказать ему, что наверняка до нашего дома отсюда поверху минут за десять можно добраться, но посмотрел на его лицо и молча, ни слова не говоря, первый в темноту эту пошёл.
Неохота рассказывать, как мы обратно через весь этот ужас пробирались, только скажу, что ещё тяжелее было, чем в первый раз. Наконец, от усталости падая, мокрые, естественно, насквозь, оказались мы в тёплом коридоре, который к кочегарке вёл. После темноты и холода он уже мне замечательным местом показался: жарко, сухо и красные отблески от котла доходят — значит, близко уже жизнь, люди! Но Гага выглянул через прорытый нами канал в угле и быстро обратно пришёл.
— Нельзя выходить! — шепчет.
— Это почему это? — Я совсем уже терпение потерял.
— Там кочегар сидит! — Гага шепчет. — Нельзя, чтобы он узнал, что мы через этот ход пришли!
— Почему нельзя-то? — Тут я уже совсем возмутился.
— Ты что же, думаешь, он просто так здесь сидит? — Гага говорит.
— Конечно, просто так! Обычный кочегар! — Я чуть было уже не кричал.
— Обычный! А почему он, интересно, что-то всё время пишет? — Гага говорит.
— Ну ладно! Если ты считаешь, что всё так необыкновенно, и запрещаешь мне на белый свет выходить, лягу прямо здесь и буду спать!
Устал я действительно очень сильно. Разровнял немного уголь, который мы сюда протолкнули, лёг, руки под голову положил — и вправду неожиданно заснул.
Проснулся, не знаю уж, через сколько, Гага меня разбудил.
— Давай, — говорит, — выбираемся потихоньку, он ушёл.
Выбрались мы во двор. Я, с Гагой не прощаясь, домой пошёл. И бабушка к тому же — хороша бабушка! — вместо того, чтобы выругать меня как следует, говорит спокойно:
— Где же ты так изгваздался, родной! Ну, снимай быстро, я в тазу замочу! Но молодец, что к пяти поспел, как я велела, за это я тебя оладьями угощу.
Посмотрел я на часы: действительно, всего пять часов; всего четыре часа это путешествие продолжалось, а казалось — год!
Поел я, потом телевизор посмотрел, после спать лёг; здорово я в тот день устал.
Ночью вдруг приснился мне страшный тот тёмный зал, как мы в нём плывём, — во сне всё это страшнее ещё казалось.
Проснулся я весь в поту, лежал, не двигаясь. Потом вдруг горячая вода из уха вылилась — наверно, в тёмном зале мне в ухо набралась. Почему-то испугался я, на кровати сел. Сказал я себе, что никогда больше с Гагой никаких дел не имею. Хватит! Всё!