— Да непохожа пока. Но будет похожа! Всё будет в точности, как на картинке! А пока приходится, образно говоря, решетом воду черпать, вернее говоря, решетом воду удерживать, на ходу затыкая все дырки, через которые вода норовит прорваться! Ничего, скоро наладим агрегат и пустим воду в трубопровод, начнёт она турбину крутить, электричество давать. А то смешно сказать: такую ГЭС поднимаем, а электричество к нам, — он кивнул на настольную лампу, — с крохотной торфяной электростанции поступает, за четыреста километров. Как говорится, у сапожника дети без сапог. Ничего, скоро будут сапоги. Послезавтра так же будет эта лампа гореть, может быть, только мигнёт на секунду, а ток уже будет наш, собственный! Но до этого столько ещё надо состыковать! Честно говоря, не верится, что успеем! Ну спи!
Он ушёл. Я посмотрел через кухонное окно: шторм вокруг корабля-плотины разыгрывался — она была едва видна среди волн, перехлёстывающих её.
Я тоже вдруг стал бормотать стихи. Самые мои любимые. В них говорилось о совсем другой реке. Но сейчас они вдруг вспомнились мне.
И у меня перед глазами появилась Нева, какой она бывает при наводнении. Я на чём-то плыл через неё... но это был уже сон.
3. ПУТЕШЕСТВИЕ В ГОРЫ
Проснувшись, я вышел позавтракать на площадь перед гостиницей. Народу на площади было немало: люди ходили из магазина в магазин, из управления в Дом культуры, но головы у всех были повернуты в одну сторону — в сторону плотины. Днём всплески воды над плотиной не так выделялись, как ночью, когда они были высвечены прожекторами и лампами, но всё равно все не отрываясь смотрели туда. Даже старушка, продавщица пирожков, не глядя в мою сторону, завернула пирожок с мясом в бумажку, не глядя, взяла у меня деньги и, не глядя, положила их в коробку.
Но в общем-то, ей и не стоило волноваться: вряд ли в этом посёлке кто-нибудь сейчас думал о том, чтобы не доплатить за пирожок две копейки; скорее, наоборот, можно было дать по ошибке вместо двухкопеечной монеты десятикопеечную.
Вдруг я увидел, что через сосновый лес около Енисея по узкой тропинке движется кавалькада всадников. Я так и застыл с откушенным пирожком в руке: сколько раз в жизни я мечтал о том, чтобы вот так скакать куда-то верхом, — а эти люди, судя по их внешности, прискакали издалека и собирались, судя по их снаряжению, тоже неблизко.
Вдруг я увидел, что кавалькада сворачивает ко мне. Первый всадник в кожаной шляпе, с патронташем на поясе и ружьём за плечами подъехал ко мне и хрипло проговорил:
— Скажи, пожалуйста, где тут можно попить?
— Чего-чего, а воды здесь хватает! — обрадованно проговорил я, но по усталым их лицам сразу же понял, что им сейчас не до шуток. — У меня можно попить, в гостинице!
Они слезли с лошадей, причём самый последний, самый маленький оказался вдруг мальчиком моего возраста!
— Но лошадей сразу поить нельзя! — испуганно проговорил я. — Надо чтобы они немножко остыли!
— Разбираешься, значит, в лошадях? — спросил начальник.
— Конечно! — сказал я. — С детства на конюшне, у отца на селекционной станции...
— Ну хорошо, — проговорил начальник. — Веди, показывай! Ты, Сергеич, побудь с лошадьми.
Бородатый, но молодой Сергеич кивнул и, отцепив от пояса свою флягу, обшитую материей, протянул её начальнику.
Мы вошли в гостиницу, прошли на кухню. Я достал из шкафа кружки, открыл кран. Они взяли кружки, налили водой, сделали по глотку, потом стали смотреть не отрываясь в окно на плотину.
— Эх, надо было не останавливаться ночью, я же говорил! — проговорил горячий, черноволосый человек.
— Нет, Тимур, ночью надо было поспать, сегодня слишком много работы предстоит! — ответил начальник.