— И ты.
— И я. Товар приходил каждые три месяца. Я отвозил его мистеру Далби.
— Только ему?
— Да. Больше никому.
— Ты отдавал все ему лично?
— Да. Миссис Бозли сначала звонила, и когда я приезжал, он уже ждал у двери.
— У какой двери?
— В каком смысле?
— Как она выглядит?
— Обычная дверь, деревянная, на ней номер 61.
Значит, задняя.
— Он давал тебе деньги?
— Нет, он просто говорил: «Спасибо, молодой человек», или что-нибудь такое же сопливое, и закрывал дверь.
Теперь оставался еще один вопрос. Самый животрепещущий.
— Как?
— Что «как»?
— Как происходит поставка?
Глисон молчал. Даффи открыл бутылку и добавил в лимонный сок немного воды. Он не смотрел на Глисона, но чувствовал на себе его испуганный взгляд.
— По-разному. То с одним товаром, то с другим. Они никогда не повторялись.
— И какой следующий?
— Я не знаю. Миссис Бозли знает.
— А откуда знает миссис Бозли?
— Я не знаю.
Но в голосе его не было уверенности. Даффи взял жестянку с молоком и поставил на пол, за ящик. Туда, где ее запросто можно было не заметить.
— В накладной есть условное число. Там всегда бывает две четверки.
Даффи встал и направился к офису миссис Бозли. На полпути он остановился, вернулся, поднял жестянку с маслом, помахал ею перед носом Глисона и, не говоря ни слова, пошел в стеклянную конуру. Вернулся он с подшивкой накладных, на которой было написано «Далби», и списком предстоящих поставок.
— Покажи-ка мне.
Он стал водить пальцем по страницам; Глисон время от времени кивал. Все товары с контрабандой, как и говорил Глисон, значились под номером с двумя четверками. Даффи открыл подшивку с предстоящими закупками и снова стал ждать кивка Глисона. Ждать пришлось недолго. 783/5236/144. Один ящик консервированных личи. Порт отправления: Гонконг. Дата прибытия: четверг. Послезавтра. Неудивительно, что они так переполошились.
— Вот этот? — спросил Даффи и прочитал номер.
— Да.
— И где в них героин?
— Не знаю. Мне об этом не рассказывают. Да я и не хочу знать. Наверное, где-то в банках.
— Сколько там банок?
— Там написано.
Даффи сунул подшивку ему под нос и заставил прочитать: «Двенадцать дюжин двухсотпятидесятиграммовых банок консервированных личи фирмы „Чан-Мун“. Большое спасибо.» Даффи сунул руку в правый карман и выключил запись. Он начинал распаляться, и это было заметно.
— Продолжай.
— Что продолжать? — осипшим от страха голосом проговорил Глисон.
Даффи поднял ложку и стал греть ее на свече.
— Все, что ты еще не рассказал, мешок с дерьмом, — в голосе у него появились истерические нотки, но руки не тряслись. Они не тряслись и тогда, когда он снял верхнее блюдце и аккуратно положил в ложку щепотку белых кристаллов. После этого он снова начал ее подогревать.
— Я все рассказал, все.
Но Даффи едва его слышал. Он думал об убитых младенцах, выпотрошенных и набитых героином, младенцах, которых надо было перевезти через границу прежде, чем их трупики утрачивали цвет живой плоти, младенцах, которым не исполнилось и двух лет — иначе от них не было бы никакой пользы. Доживи до двух, и ты спасен: у тебя есть шанс вырасти, как все остальные дети. Можешь стать наркоманом, если хочешь, а можешь наркоторговцем, у нас свободная страна.
И еще он думал о серьезной темноволосой девушке, у которой глаза становились тем больше, чем меньше оставалось от ее тела. О девушке достаточно умной, чтобы понимать, что это ее собственная слабость убивает ее. О девушке, у которой ковер вонял от кровавых помоев. О девушке, от которой он сбежал, чтобы только не знать, что с ней сталось.
Эти две мысли полностью завладели сознанием Даффи.
— Я все, все рассказал, — сказал Глисон. — Миссис Бозли мне больше ничего не говорила. Я не знаю, откуда его привозят.
Даффи смотрел на растворенный героин. Ему было плевать на Глисона, а Глисону было плевать на Лесли. На любую такую, как Лесли. Он опустил ложку и небрежно стёр грязь с кончика иглы. Потом поднес ее к ложке.
— Молоко, — только и сказал Глисон. Потом снова, еще тише: — Молоко.
Даффи опустил шприц, подошел к ящику, где стояла жестянка с сухим молоком, и с силой ее пнул. Глисон слышал, как загрохотала упавшая футах в пятнадцати у него за спиной жестянка, потом покатилась, ударилась обо что-то, и все стихло. В горле у него что-то пискнуло.
— Я все рассказал, — повторил он. Он говорил очень тихо, будто боялся машинного масла не меньше, чем шприца. Даффи опустил иглу в раствор и оттянул поршень. Резервуар медленно заполнился прозрачной жидкостью.