— Зря вы не согласились на оперу, госпожа де Шатийон. Для вас это было бы лучше, честное слово, — ухмыльнулся Джильи. — Сейчас Бальди вас подержит, а мы вольём в вас пару капель. Ровно настолько, чтобы двигаться не могли, но все видели, слышали и хорошо запомнили. А мы уж сделаем с вами, что захотим, по отдельности и разом. Я вот, к слову, хочу, и даже очень, причем разными способами. Хоть, может быть, научитесь чему-то в этой жизни, еще благодарить будете потом.
Мысли поскакали, как бешеные. Что ли об этом утром говорил, как его там, Скорпион? Лоренцо? А она забыла, позорно забыла! Не обратила внимания, и всё. И что теперь? А она вообще справится с тремя? Вот не факт.
Тревожная кнопка, вызывающая службу безопасности, была рядом с кнопкой записи и нажалась столь же легко. А теперь тянуть время!
— Господа, вы вправду думаете, что можете меня чем-то в этом плане удивить?
Ясное дело, думают, они же ничего не знают о её бурной молодости.
— Можем, будьте уверены, — Джильи сбросил пиджак и потер руки в предвкушении.
И тут разом случилось несколько событий.
Дверь с грохотом распахнулась, откинув Рокко Бальди к стене. Но это была не служба безопасности, это оказался дон Скорпионе — Лоренцо Куарта. На него обернулись и Джильи, и Тортора — и в этот момент она собралась, сконцентрировала подвластную ей в тот момент силу и ударила. Джильи скрючился и взвыл, Тортора схватился за голову.
Дон Скорпионе взял Бальди за шиворот и пнул. Тот извернулся, упал на пол и выхватил нож. Конечно, стволы у них всех, надо думать, забрали на входе во дворец. Короткая схватка закончилась полетом Бальди в направлении приёмной и стола брата Франциска, было слышно, как он врезался в тот самый стол на лету и затих. Куарта вытер трофейный нож о брюки.
— Элоиза, я же вас предупреждал! Почему вы так неосторожны? — он шагнул к ней, но очухавшийся Тортора толкнул его сзади.
Куарта пошатнулся, Джильи рванулся к столу, за которым она удачно стояла, дёрнул на себя подлокотник кресла. Элоиза рефлекторно собралась и ударила снова.
От неё по всему кабинету распространилась волна, она смела с ног и обоих агрессоров, и защитника, и кофейный столик с какой-то посудой, а потом как-то непонятно отразилась от стены и ушла наверх.
Огромная бронзовая люстра с сотней сверкающих хрустальных подвесок медленно покачнулась. Элоиза нутром почуяла, что сейчас будет, и успела нырнуть под стол, прежде чем люстра со страшным грохотом рухнула, и кабинет погрузился во мрак.
6.16 Вечер непростого дня
Всё ещё понедельник третьей недели
Кто-то вошел в приёмную. Даже много кто, судя по шагам.
Голос Себастьена:
— Черт возьми, что здесь происходит?
— Тут кто-то валяется! — это Гаэтано.
— Пусть валяется, это идиот Бальди, — а это Карло.
— Почему темно?
— Посветите телефонами!
— Ну ни черта же! Тут разгром полный!
— А где донна Эла?
После этого вопроса настала тишина.
— Элоиза, вы здесь?
Ох, Себастьену надо отозваться.
— Я здесь. Под столом. Всё в порядке, правда.
— Да ну? — он шагнул в кабинет, светя себе телефоном. — Если это нынче называется порядком, то я бегемот. Карло, Гаэтано, тут еще валяется Джильи, — названный застонал, видимо, его потрогали, — и Тортора, — пятнышко света бегало по полу и освещало то часть тела, то часть люстры. — Заберите их, что ли.
Видимо, приказ выполнили, потому что были слышны веселые ругательства и шум передвигаемых тел. Элоиза пошарила рукой вокруг себя, нашла провод от настольной лампы. Пошевелила выключателем — а вдруг? Оказалось — вдруг, лампа включилась и осветила часть стола и пол.
— Монсеньор, оба живы! — доложил Гаэтано.
— Сдайте их Бруно, у него собирается неплохая коллекция. Сердце моё, скажите что-нибудь, пожалуйста. Я вас не вижу и вообще не понимаю, где вы.
— Говорю же — под столом, — проговорила Элоиза. Последний удар совершенно лишил её сил. — Здесь еще кресло, и то, что осталось от монитора. Кажется.
Шаги, затем кресло отодвинулось, а потом под стол нырнула рука. Восхитительная рука с фамильным перстнем, не перепутаешь. Она схватилась за эту руку, как утопающий, и, опираясь на неё, выбралась наружу.
Рука мгновенно притянула её к телу. Объятие, как и последовавший за ним поцелуй, получилось скорее тревожно-страстным, чем ласковым, но голова кружиться перестала.