И все-таки Офелия дошла до третьего дома с конца и выкатила из сарая Аррамандисов садовую тачку. До самого вечера она таскала овечьи туши к рециклеру. За раз в тачку помещалось две, а для склизких вздувшихся потрохов она нашла несколько ведер. Как она ни старалась, часть зловонной жижи попала на одежду. Закончив, Офелия помыла перчатки, окунула их в антисептик, а потом разделась, стараясь не прикасаться к мокрой ткани. Одежду тоже придется продезинфицировать.
Впрочем, можно поступить лучше. Ухмыляясь, она подцепила одежду палкой и затолкала в мусороприемник. Затем помылась в общественном душе и вытерлась большим серым полотенцем, висевшим для тех, кто не захватил свое. Секунду она раздумывала, не завернуться ли в полотенце по дороге домой… или можно даже пробраться в чужой дом и взять настоящую одежду.
Или… или можно пройти по улице голой – ведь теперь она одна и никто ее не увидит. Оставляя мокрые следы, Офелия дошла до открытой двери и выглянула наружу. Смеркалось; солнце уже сползло за макушки далеких деревьев. Пусто на улицах, пусто в домах. Под ложечкой засосало от предвкушения и собственной смелости. Отважится ли она? Когда-нибудь это непременно случится, она знала это, знала с того дня, когда внутри нее зазвучал новый голос. А раз так – почему не сегодня, пока острота ощущений не притупилась?
Полотенце соскользнуло на пол, и она шагнула вперед. Нет. Она подобрала полотенце, вернулась в душевую и повесила его на крючок. Если уж идти по улице голой, то начинать надо отсюда, из душевой. В полумраке здания Офелия чувствовала себя в безопасности. У двери она остановилась снова. Нет? Да? Спешить некуда. Можно постоять на пороге подольше, дождаться темноты, когда бы ее никто не увидел, даже будь здесь люди.
Но она будет знать. Ей хотелось знать. Один шаг – через порог. Еще один – из-под козырька. Еще и еще, все дальше от здания, вдоль по улице… и никто не
выглядывал из темных окон, никто не стыдил ее. Прохладный вечерний воздух скользил по коже, щекотал спину, грудь и живот, руки и ноги, внутреннюю часть бедер. И оказалось – когда она наконец успокоилась и прислушалась к ощущениям, – что это очень приятно.
И тут она увидела, что в окнах центра горит свет, теплый на фоне сизых сумерек. Офелия оцепенела от страха. Идиотка! Чем она только думала? Если на орбите кто-то есть, если они в этот момент смотрят на планету, то, конечно же, увидят свет. Они все поймут; они могут вернуться.
Позабыв о наготе, она кинулась внутрь и защелкала выключателями. Затем вернулась домой – и машинально потянулась к выключателю. Секунду Офелия стояла неподвижно, до судорог в мышцах сопротивляясь рефлекторному желанию включить свет. Сердце рвалось из груди, по всему телу разливались волны страха. Постепенно она немного успокоилась и мысленно обругала себя. Дура, какая же дура. Она не может позволить себе забывать о таких вещах; рядом больше нет никого, кто бы ей напомнил.
Не включая свет, она съела холодный ужин. По крайней мере, теперь у нее есть крыша над головой и, если пойдет дождь, она не промокнет. Офелия закрыла ставни, из-за чего в доме стало еще темнее, и ощупью добралась до кровати. Собственная спальня показалась ей вдруг тесной и душной. Завтра она переберется в комнату Барто и Розары, где жила с мужем до его смерти. Но сегодня – сегодня она не будет шарахаться в темноте. Офелия стянула с кровати покрывало и уже почти заснула, как вдруг вспомнила.
Она не бывала настолько одна… никогда в жизни. Удивительно, но ей совсем не было страшно – одной в темноте, единственной живой душе на всей планете. Нет, страшно не было… Было спокойно – спокойнее, чем когда-либо. Тело нащупало знакомые ямки матраса, и Офелия провалилась в сон.
Проснувшись утром в собственной постели, в своем доме, в окружении знакомых запахов, она не сразу вспомнила, что произошло. Встала как обычно, прошаркала к выключателю – и только тогда осознала, что на ней нет одежды, и вспомнила почему. Последние несколько дней казались чем-то нереальным, как сон. Прежде чем открыть дверь, она сняла с крючка халат и накинула его, почти ожидая услышать храп из комнаты Барто и Розары.
Ее встретила тишина – абсолютная тишина заброшенного дома. Но Офелия все равно заглянула. Спальня уже выглядела иначе – как комната, в которой давно никто не живет. Место для багажа было ограничено, и Барто не захотел занимать его постельным бельем, поэтому на кровати все еще лежали подушки в красных наволочках и бежевая простыня с широкой красной полоской. Открытый чулан зиял распахнутой пастью, из которой, как язык, торчал мятый носок; Офелия усмехнулась, представив, как будет жаловаться Барто, обнаружив пропажу. Они убрала носок и задвинула щеколду, иначе дверь чулана не закрывалась. Комната все еще выглядела странно, но Офелия не могла понять почему. На подоконнике поблескивала пленка росы; с потолка на паутинке спустился ползунчик.