Признаюсь - мое письмишко несколько эпигонское, ведь Вы сами, помнится, толканули нечто подобное в свое время. К тому же это не первый мой опус. Еще парочка, в стихах (героический эпос на тему "Да здравствует команданте ЧЕ.
Руки прочь от боливийских партизан") и прозе (в стиле Борхеса), были направлены в ряд московских толстых журналов, но, как Вы догадываетесь, оттуда были присланы (а некоторые и вообще ограничились вежливым английским молчанием) короткие инструкции за подписью второстепенных деятелей культуры, что и как и сколько и кому надо подправить, переменить и увесить... желательно в "зеленых".
Да! И стоит ли нам беседовать о морали и нравственности? По зрелому размышлению современное человечество, и в особенности, как это и не фантастично, отдельные индивидуумы далековато ушли от этих проблем. Да и являлись ли они проблемами, так сказать, во временном исчислении? Вот Ваш герой (кстати, в книге с весьма фривольным названием, не находите?) состоит в больном самочувствии. Нет, так чтоб о вечном подумать, о, извините, Боге, а у него-то воля к жизни возвращается только после просмотра нагого женского тела.
Гораздо смахивает на греков, у которых не было протяженности, пространства.
Античная душа - тело. Ваш же герой в этом смысле ведет себя подозрительно, поскольку он есть Ваша внутренность, Ваша незыблемость, иначе Вам просто не о чем было бы писать. И получается - Ваша внутренность, то бишь душа - это тело, бессознательно выпирающее из всех пор Вашей великой души.
А вот там, где я сейчас живу, душа - развалины, перемещаемые и переносимые за спиной, передаваемые из рук в руки, изо рта в рот. Купил "Киндер-сюрприз" - съел, а в яйце - кусочек крепостной стены, башенка и королева, надрывно плачущая о прежних временах счастья. Но люди не тушуются. Приведу пример.
У нас в деревне живет дурик. Не в том понимании, что он больной человек, а в том, что он не осознает тех мотивов, которые бросают его на нормальные, с точки зрения любимых Вами, по крайней мере словесно, деревенских жителей, действия, но абсолютно не поддающиеся дешифровке и реконструкции с точки зрения не любимых мной интеллигентных размыслитей.
Он трудится в районной газете "Из Искры возгорится пламя" в качестве ответственного секретаря. В облике проскальзывает что-то нордическое: белокур, подбородок утюжком и выступает твердо вперед. Ему за тридцать. Женат третьим браком на шестнадцатилетней девочке, подхваченной им со школьной скамьи.
Любит, можно сказать, это его страсть, посещать в выходные сельскую дискотеку.
Причем начал ходить в народ с младенческого, как и все сверстники (мои и его), возраста.
Слегка отвлекусь. Вы знаете ли что-то подобное деревенским дискотекам, особливо в их исторической протяженности?... Я - нет, это нечто не поддающееся рациональному вникновению и чувственному охвату. Скорее оно похоже на первобытные ритуальные танцы, в сочетании с глобальностью американских президентских выборов, немедленно брачующихся пар. И мой, наш, ответственный секретарь раз в месяц, на спор, любители находятся всегда, раздевается догола и гордо шествует на дискотеку, традиционно производя неописуемый фурор. Сделав своеобразный круг почета, он возвращается на улицу, одевается и с чувством выполненного долга, тут же, вместе с противником по спору, выпивает из горлышка бутылку водки. Кстати, в газете на правах энтузиаста он ведет еженедельную рубрику "НАШИ ЦЕННОСТИ"...
В конце добавить ключевую фразу: "Да, а на что я жалуюсь? На то, что меня не понимают? Или на то. что я не понимаю?".
Глава 2
Деревня и окрестности Большие самолеты, да даже и "кукурузники" сельхозавиации, над деревней не летали. Как-то не стремились к ней и птичьи стаи, не соблазняемые, как обычно, человеческим жильем и возможностью быстрой добычи корма. Ежедневно кружил над домами лишь ярко-черный, самодельный дельтаплан кого-то из местных жителей.
Никто никогда не видел взлета, но тем не менее черный парус регулярно появлялся в деревенском небе в 13. 00, а через час плавно снижался к западному углу Подпольного.
Так вот, если взглянуть на деревню с высоты полета этого дельтаплана, то можно обнаружить, что построена она неведомыми строителями с каким-то определенным, не расшифрованным смыслом. Хотя вполне вероятно, что умысла не было, и строили, кто во что горазд, но бессознательно получилась шифровка. Ведь взлетя и достаточно долго находясь в воздухе и пристально вглядываясь вниз, на хозяйственные постройки и избы, обнаруживаешь, что строения складываются в слово "НЕТ", причем поперечная перекладинка буквы "Н" не прерывается, а осознанно-плавно переходит в среднюю палочку буквы "Е". А перекладина буквы "Т" смыкается с верхушкой, опять же, буквы "Е". И смастерился таким образом какой-то непонятный, слегка невразумительный иероглиф, который, с одной стороны, можно и прочитать по-русски, а, с другой стороны, особенно, когда закладываешь вираж и плоскость искривляется и уничтожается до сплошной линии, видишь что-то неземное, не наше, чужеродное, проникнувшее в самое сердце России.
Этот рассказ, в дальнейшем повторяемый слово в слово, Никодимов в первый раз услышал где-то через месяц после своего появления в деревне. Он сидел за деревянным расхлябанным барьерчиком, ощущая спиной мощь и поддержку стоящей на стеллажах русской классической литературы, и не спеша листал подшивку местной районной газеты "Из Искры возгорится пламя" (как ему сказала по поводу названия газеты заведующая Домом культуры - редакция не хочет менять принципы и переименовываться так резко и быстро, как проистекают исторические перемены в нашей великой, конечно же, державе. Непристойно это!), внимательно присматриваясь к аляповатым и размытым снимкам передовиков капиталистического производства разных акционерных обществ закрытого типа и старательно размышляя над заданием руководства - оформить стенд о достижениях новой жизни на селе в период после октября 1993 года. Руководство милостиво разрешило пользоваться и областной газетой "Коммуна", но не злоупотреблять и постараться ограничиться местными материалами. Старинные часы с амурчиками показывали полтретьего.