Выше памятника взметнулась белая меловая пена, молочная туча поползла на дубравы, потом раздался гул взрыва, и потревоженные галки сорвались с деревьев.
А туча ширилась, оседая на вязах, одевая в подвенечные наряды дубы, и… минуты шли за минутами. Но вот сквозь поредевшую белую накипь, сначала расплывчатым темным силуэтом, потом все отчетливей и отчетливей проступила фигура гигантского человека. Он все так же твердо стоял на своем месте, но теперь казался еще выше, еще кряжистей. И тут ударил главный колокол монастырской звонницы. Торжественно и просветленно ему вторили, разливаясь веселым перезвоном, подголоски.
Сельчане расходились по домам, пряча радостные улыбки. Фашистские головорезы вымещали злобу на дворовых собаках да на неосторожных курах, всполошенных взрывом…
Много дней после начала оккупации здесь не слышали артиллерийской канонады. Но однажды утром она разбудила жителей Славяногорска. Ужели за одну ночь к ним приблизился фронт? Подходят свои, советские войска? Артиллерия смолкла так же внезапно, как и начала стрельбу.
Днем смельчаки пробрались к горам. Нигде не видно свежих воронок от разорвавшихся снарядов.
И только самые зоркие углядели, что на самом верху, у развернутых крутых плеч памятника, появились бетонные отколы, как боевые рубцы. Ветераны гордятся боевыми ранами, они заживают, но остаются швы. Их нельзя заделывать на памятнике ветерана. Они получены в бою.
А между тем фронт действительно приближался к Славяногорску. В городе появились потрепанные фашистские части, отступавшие под напором Советской Армии. На улицах загрохотали танки, отравляя дымом солярки ароматы согретой хвои.
У высоких гор вырастали доты и дзоты, зазмеились окопы — фашисты на правом берегу Донца спешно возводили новую линию обороны. У побитых вояк настроение было прескверное. Сталинградская битва коренным образом переломила ход войны. Сталинград… Ведь это бывший Царицын. Тот самый, памятный, неприступный, к которому в 1918-м прорвалась 5-я армия. Немало кайзеровских ефрейторов нашли свои могилы на огненном пути этой армии. Оставшиеся в живых помнили имена командиров молодой неукротимой Красной Армии, одним из них был Федор Сергеев — Артем.
А бетонный Артем, контуженный, раненный, но не сокрушенный, со своего высоченного мелового постамента, как разведчик переднего края, смотрел на позиции гитлеровцев, и они бледнели от ненависти к каменному комиссару.
Однажды жители проснулись от бешеного клекота моторов, нестерпимого лязга цепей. У цоколя памятника бесновались танки. Они, как свора псов на поводках, захлебывались в бессильной злобе и бессильных потугах, вздыбливались, окутывались сине-черным дымом и снова рвались на цепях и буксовали на месте, поднимая меловые вихри. Сорвать Артема с места не удавалось.
Но вскоре фашистам стало не до памятника. В августе 1943 года в окопах и блиндажах над Донцом, так старательно возведенных немецкими саперами, с поразительной точностью начали рваться снаряды. Ни один не пролетел мимо цели, словно бетонный Артем с высоты корректировал огонь советских батарей. Так оно и было. Только команды подавал молоденький лейтенант Владимир Максимович Камышев, укрывшийся в кроне развесистого векового дуба, росшего рядом с постаментом. И поныне стоит этот дуб, обгорелый, с оборванной кроной. Дуб — памятник.
Фашисты заметили лейтенанта, и им не понадобился ориентир для стрельбы. Они выстрелили прямо в Артема, зная, что снаряд не минует и дуба. Камышев был смертельно ранен, но успел отдать последний приказ — продолжать огонь. И если среди фашистских убийц были суеверные, то они в страхе не раз осеняли себя крестным знамением. Артем-памятник ответил гитлеровцам ураганным огнем. И почем им было знать, что это артиллеристы выкатили свои орудия к постаменту памятника Артему и били прямой наводкой по врагу.
Необратимо время. Уже и памятнику перевалило за полстолетия, а скоро исполнится сто лет со дня рождения Федора Сергеева. Но людская память соединяет навечно прошлое и настоящее.
От поколения к поколению советских людей передаются рассказы о жизни человека, которые звучат уже как легенды.
Легенды об Артеме.
Авторы благодарят Елизавету Львовну и Артема Федоровича Сергеевых, поделившихся с ними своими воспоминаниями о муже и отце.
