В аудитории поднялся такой гам, что ничего нельзя было разобрать.
Федор только через несколько минут понял, что и он тоже кричит не то «иуды», не то «долой!». Черт возьми, кто «иуды», кого «долой»? Конечно, тех, кто засел в совете. Они почти все эсеры или сочувствующие им.
А Мечников? Сегодня же Федор поедет в Севр и поговорит с Ильей Ильичом. Может быть, президент не знает, кто такой Ленин, не читал ленинских работ?
Но ни этим вечером, ни назавтра, ни через неделю Федор к Мечникову не попал. Школа митинговала.
Мало, очень мало эсдеков среди слушателей, их голоса тонут в оглушительном гаме эсеровских подпевал. Но когда дело доходит до потасовок, одно появление Федора вносит «успокоение».
Наступил день 23 февраля. Аудитория набита до отказа. Сегодня явились даже самые нерадивые, и не столько послушать, сколько поглядеть на Владимира Ильича, из-за которого так лихорадило школу все эти последние недели.
И Ленин вошел в аудиторию. Он громил эсеровские утверждения о некапиталистическом развитии русской деревни.
Основной тезис четырех лекций Владимира Ильича Ленина по аграрному вопросу сводился к тому, что теория Маркса о развитии капиталистического способа производства относится к земледелию так же, как и к промышленности.
Федор с несколькими товарищами соцдеками после каждой лекции провожали Ильича из школы. На всякий случай. От эсеров можно было ожидать всякого. Провожали так, чтобы Ильич ничего не заметил.
В марте 1903 года Федор покинул Париж… и оказался в Екатеринославе. Ему нужны были документы, свидетельствующие о «благонадежности»: Федор по-прежнему не оставлял мечты получить инженерное образование.
Деревенский пристав, не мудрствуя лукаво, выдал сестре Федора справку о «благонадежности» ее брата. Не знал сей чин, кому он эту справку выправил, узнал только тогда, когда получил от начальства жесточайший разнос. Не помогли приставу и наивные оправдания: «В моем участке Сергеев был благонадежен, а об остальном я не знал…»
Не мог пристав знать, что Федор Сергеев был социал-демократом, искровцем, не знал, что перед Сергеевым закрыты двери всех высших учебных заведений России. Сергеев получил так называемый «волчий билет» и прочно утвердился в черном списке неблагонадежных.
Для поступления на работу помощником машиниста на паровозе справок о благонадежности не спрашивали. А ведь паровоз — верный помощник партийного функционера. Потом жандармы и следователи удивленно разводили руками — они не могли понять, почему населенные пункты, небольшие полустанки, не говоря уже о рабочих поселках, примыкающих к Екатерининской железной дороге, буквально набиты нелегальной марксистской литературой. На паровозе есть тендер, а под углем можно сделать сколько угодно тайников. Жандармы не любят копаться в угольной пыли. Ну, а если найдется такой ретивый, то всегда можно улучить момент, ведь паровозная топка под рукой, и литература сгорит мгновенно.
Да что и говорить, служба на железной дороге — сплошное удобство для революционера-профессионала. Тендер тендером, а разве вереницы вагонов не его защитники и укрыватели? Федор специально тренировался в умении нырять под вагоны, не сбавляя темпа бега, прыгать под насыпь на полном ходу и прогуливаться по крышам, как по Невскому.
Но все это годится на случай, если нагрянут внезапно жандармы и придется удирать. Но есть ведь паровозные депо, мастерские — это настоящие арсеналы революционно настроенного пролетариата. В депо и железнодорожных мастерских трудятся работяги не чета фабричным, сезонщикам, подавшимся из деревень в города, чтобы сколотить копейку да снова забиться в свою глухомань. Рабочий из депо — он грамотный, он с малых лет варится в пролетарской среде, с малых лет впитывает идеи солидарности, и если бастуют железнодорожники — замирает жизнь не в одном городе.
Федор умел быстро сходиться с людьми, интуитивно отыскивая дорогу к сердцу и разуму, казалось, совершенно разных и по характеру, и даже по воззрениям людей: будь то рабочий или интеллигент, мужчина или женщина. Именно поэтому он стал неуловим для полицейских ищеек. А они гнались за ним, они имели твердые предписания из Петербурга — обезвредить социал-демократического функционера Артема. Да, Артема. И это была не просто партийная кличка Федора Сергеева, не он выбирал ее. Эту кличку ему дали шахтеры Донбасса как знак уважения, признательности. Артем — это материализовавшаяся в живом человеке легенда, а может быть, и быль, ставшая легендой. В разных уголках Донбасса с начала века из уст в уста передавали рассказ о шахтере по имени Артем. На какой шахте он рубал уголек — никто толком не знал, но каждая шахта считала за честь присвоить его себе. Ни одна шахтерская забастовка не обходилась без того, чтобы среди горняков не говорили, что организовал эту забастовку Артем. Потом шахтеры узнали — кто-то выдал их Артема полиции, и разъяренные опричники сбросили его в шахту. Артем погиб? Нет, через какое-то время вновь прошелестел слух, что Артем жив. Шахту, на которой он работает, уже не называли, от полиции берегли. Да не уберегли. Сгинул Артем. Тот ли он был, которого бросали в шахту, другой ли — кто знает?