— Прошу дать мне флакон ментолового масла, — сказал Артем. Это было началом пароля… Отзыва не последовало. Внимание провизора привлек ворвавшийся в аптеку неряшливо одетый человек, который, очевидно, был здесь известен, а при постороннем аптекарь отвечать на пароль не должен.
Господин вбежал в телефонную будку. Аптекарь проявил явный интерес к его разговору. Когда же он закончился и не вызывающая доверие персона выскочила из аптеки, провизор, извинившись за невнимание к покупателю, уточнил заказ Артема:
— Вам лекарство для смазывания гортани?
— Не мне, а тете!
Этот глуповатый ответ Артема точно соответствовал паролю и отзыву.
Аптекарь тряхнул своими кудрями, будто гора с плеч долой, улыбнулся и весело сказал:
— Ну и чудесно, лекарство сейчас вынесут, впрочем, тетя обойдется и без него, а вы, товарищ, отправляйтесь вверх по Сумской улице к дому номер пятьдесят, в квартиру Стоклицкой, все в полном порядке. Я было испугался, думал, что за вами увязался субъект, который только что звонил по телефону, — это полицейский агент. Но у него оказалось другое дело. Сейчас сообщу кому следует о его визите.
Артем попрощался. Провизор тоже вышел из аптеки, перешел мостовую, спустился в кофейную и, найдя там необходимого ему товарища, велел ему немедленно убираться через черный ход подобру-поздорову.
— Шпик только что сообщил по телефону в полицию о том, что ты в кофейной, с минуты на минуту тебя здесь схватят — уходи.
Бюро комитетов большинства направило Артема в Харьков. Вместе с ним в этот крупный промышленный центр России прибыли еще два товарища — их партийные имена были Валентин и Максим.
Работавшие в Харькове сторонники комитетов большинства Авилов и Александра Мечникова, хозяйка явки Стоклицкая встречали Артема на Сумской улице, в доме номер пятьдесят. Александра Мечникова? Она и не знала, что Артем не так уж давно встречался в Париже с ее дядей, которого она столько лет не видела.
Артем услышал от товарищей, что в Харькове на фабриках и заводах трудится около сорока тысяч рабочих. На паровозостроительном, Гельферих-Саде, канатной фабрике, в железнодорожных мастерских и депо. Пролетарский город. Но, как ни странно, в Харьковской партийной организации РСДРП засилие меньшевиков, а организованной группы большевиков не существует. Революция уже стучится в двери России, а в Харькове разброд. Меньшевики своей болтовней способны провалить любое начинание. Так продолжаться больше не может. Нужно сколачивать большевистскую организацию.
Расходились с Сумской поздно, в радостном настроении. Начало положено. За каждым закреплен район города, Артему достался заводской. Он же будет осуществлять и связь с центром.
Первый удар грома пробудил пролетарскую Россию. 9 января 1905 года в столице империи Петербурге была пролита рабочая кровь. Безоружные рабочие, их дети и жены, обманутые попом Гапоном, пошли к царю-батюшке с просьбой об улучшении своей страшной жизни. Они просили хлеба — и получили свинец. Убитые и раненые остались на мостовой Питера.
«Да, урок был великий! Русский пролетариат не забудет этого урока… революционное воспитание пролетариата за один день шагнуло вперед так, как оно не могло шагнуть в месяцы и годы серой, будничной, забитой жизни. Лозунг геройского питерского пролетариата: «Смерть или свобода!» эхом прокатывается теперь по всей России…» — писал Ленин о событиях Кровавого воскресенья 9 января 1905 года в Петербурге.
Девять часов утра.
…Низкий простуженный бас. Харьковского паровозостроительного волнами плывет над встревоженным городом. К чему бы ему гудеть в неурочное время, да еще такими короткими, частыми, хватающими за душу воплями?
Паровозостроительный извещал, что в знак протеста против кровавых действий царизма объявлена забастовка.
Возле проходной толпятся рабочие. С каждой минутой их становится все больше и больше, подходят новые группы, спешат запоздавшие. У заводских ворот стоит парень, темноволосый, кряжистый. Стоит в одиночестве, никто к нему не подходит, да он, видно, и не ждет никого. Он просто вслушивается в взволнованные слова рабочих.
Рядом с ним вдруг все смолкли, а затем ломающийся голос произнес:
— «Тени убитых наших товарищей в Петербурге зовут нас к борьбе, к непримиримой борьбе с гнусным режимом самодержавия. Сомкнем же наши ряды и смело пойдем вперед! Бросайте работу, товарищи! Остановите фабрики, заводы, мастерские!»
Ага, листовка! Парень улыбнулся, легко раздвинул толпу, взобрался на тумбу. Толпа притихла, кто-то произнес фамилию Тимофеев. Она ничего не говорила рабочим. Зато слова, сказанные Тимофеевым, говорили им о многом, заветном, наболевшем. Он развенчивал басню о царе-батюшке, защитнике народа. Кто в нее верит теперь, после пролитой по его приказу крови рабочих! Русский царь — кровавый палач.