И все же Артем дождался момента, когда Красин остался один. Поздоровался и торопливо произнес пароль, который ему дали на явочной квартире. Леонид Борисович очень серьезно ответил условным отзывом, затем задорно рассмеялся:
— Мне говорили о вас, но, право, я ожидал встретить этакого солидного господина, уже в летах, склонного к теоретизированию. Я ведь знаю о вашем диспуте с Милюковым.
— Молодость, Леонид Борисович, не помеха для революции.
— Напротив, напротив, батенька, мы ныне нуждаемся именно в молодых, дерзких и, если хотите, безоглядных. Ведь вам известно решение III съезда о вооруженном восстании? Думаю, что на баррикаде вы будете полезнее, чем, предположим, я.
— А вам и не положено, вы ведь «главный техник»…
— Ну-ну, это уже лишнее. А что касается техники, то милости прошу сегодня вечером ко мне домой…
Вечером Артем звонил у подъезда дома на Мойке. Вот что значит квартира электротехника! Звонок электрический, не нужно дергать за ручку или оттягивать на себя и отпускать пуговку.
Не доводилось Артему бывать в подобных квартирах. Да и квартира оригинальная — большая круглая зала, в которую выходят пять дверей. Красин усадил Артема за большой круглый стол посреди зала. Стол, видимо, был обеденный и рассчитан на десяток человек. Не успел Артем и слова произнести, задребезжал звонок, и хозяин пошел открывать. В залу вошел пожилой мужчина в мешковатом костюме. Артем, быть может, и не обратил бы внимания на его руки, если бы этот мужчина все время не потирал их, словно явился с мороза. Руки были покрыты какими-то рыжими пятнами, кончики пальцев, ногти и вовсе почернели. «Словно прокаженный», — подумал Федор, хотя никогда в жизни прокаженных не видел.
— Знакомьтесь, профессор Тихвинский, товарищ Артем…
И снова звонок. На сей раз появился молодой человек, видимо, смущенный тем, как предупредительно хозяин дома распахнул перед ним дверь. Артем удивился, что Красин их не познакомил, а потом и вовсе был поражен, когда услышал, что молодого человека именуют не иначе как Чертом. Позже подошли еще двое, и Артем с радостью пожимал руку Ивану Михайлову — Потапычу, которого знавал по Киеву, но давно уже не видал.
— Ну, товарищи, все в сборе. Время позднее, а потому прошу докладывать кратко.
Артем пожал плечами. Собственно, о чем он должен докладывать? Видимо, его несколько недоуменная гримаса бросилась в глаза Красину, и тот сделал жест, который означал: сиди и слушай.
А послушать было что.
Оказалось, профессор Тихвинский не так давно прибыл из Киева, где еще летом 1905 года на опытной сельскохозяйственной ферме политехнического института организовал своеобразную школу химиков, учил их изготавливать кустарным путем динамит, пироксилин, гремучую ртуть. И главное, новое взрывчатое вещество, изобретенное им же, — панкластит.
— Могу заверить вас, товарищи, — вмешался в доклад Тихвинского Красин, — отличнейшая взрывчатка. И изготовлять ее просто, я лично опробовал бомбы, ею начиненные, результаты выше всяких похвал.
Михайлов, сидевший рядом с Артемом, прошептал:
— Лично опробовал! Чуть было сам на воздух не взлетел, взрывчатка-то действительно отменная, бомба рванула так, что осколки кору содрали с дерева, за которым сидел Никитич, а это саженей двадцать от места, куда ее швырнули…
— Леонид Борисович, — продолжал профессор, — но я должен вас уведомить, что наших «химиков» нужно призвать к порядку, иначе у них все сто шансов из ста через месяц-другой, много через полгода очутиться в лучшем мире. Это черт знает что такое — сливают реактивы на глазок, когда есть мензурки с делениями. С гремучей ртутью нужно обращаться осторожней, нежели с гремучей змеей, а они… — Тихвинский как-то безнадежно махнул рукой.
Артем почувствовал, как рядом на стуле заерзал Потапыч, видно, эти сетования профессора были адресованы ему.
Красин поднял руку, словно гимназист, знающий ответ на вопрос учителя, но вновь задребезжал звонок, и хозяин поспешил к входной двери.
В залу вошел невысокий, плотный, иссиня-черный грузин. Надо полагать, что бритва утром этого дня касалась его щек, но к вечеру они ощетинились колючим частоколом, и у гостя не было времени, а может быть, и условий, чтобы надлежащим образом подготовиться к визиту «по начальству».
— Знакомьтесь, товарищи, Семен. — Красин дружески обнял пришельца за плечи, провел рукой по небритым щекам. Семен покраснел, и от этого его щеки приобрели какой-то траурно красно-черный цвет.
— Прости, Никитич, все помню, все, но в Питере теперь нельзя появляться с бритвой, обыщут, найдут… и к ангельскому чину представят, а на цирюльника ты, «министр финансов», денег не отпускаешь. Брился утром в Бологом… И вот…