Путевой обходчик Иван Трофимов лениво постукивал молотком по стыкам рельсов. Его участок тянется вон до того верстового столба с цифрой 104. Устал он сегодня за день, пора домой в свою будку. Ведь нужно еще наколоть дров для плиты да козу привести, она неподалеку от дома пасется. Вспомнил о козе, и засосало в желудке. Голодно они живут. Коза старая, молока от нее, что от козла, прости господи, а в доме шесть душ, и каждый день едят или просят поесть.
Занятый своими заботами, обходчик не сразу обратил внимание на далекий гул. Но когда этот гул перерос в отчетливый рокот мотора, то он невольно задрал голову. Аэроплан! Доводилось ему их повидать на германской. Он тогда в железнодорожных войсках служил и не раз наблюдал, как бомбили станции, пути, эшелоны, на них стоящие. Но странно, в блеклом вечернем небе ни облачка, ни точки — покой, а гул ширится, и идет он словно бы из-под земли.
Не добегая столба с отметкой 104, железнодорожные пути описывают крутую дугу по высокой насыпи. Обходчик привык к скрежету тормозов, машинисты на этой дуге всегда сбавляют ход. Рокот мотора тем временем уже заполнил все окрестности, и обходчику стало страшно, он один, вокруг ни души, и этот все нарастающий гул. Недолго думая, Трофимов скатился вниз с насыпи. Поднялся немного оглушенный, хотел оглянуться, и в этот момент раздался железный грохот, треск, крики и… гремящая тишина.
Аэровагона больше не существовало. Отдельно валялись колесные тележки, груда досок, обломки пропеллера, разбитые стекла. Вагон упал почему-то поперек полотна. Удар о рельсы привел к тому, что от вагона остались щепы.
И среди всего этого лежали шесть человек, окровавленных, с незрячим взглядом мертвых глаз. Еще шестеро стонали, не в силах подняться со шпал, остальные, оставшиеся невредимыми, были оглушены случившимся и стояли в растерянности, еще не осмыслив трагедии.
Погиб Артем.
Погиб и Абаковский.
На эту «трагическую и нелепую, — по словам Е. Д. Стасовой, — смерть» откликнулись не только все газеты Советской страны, не только старые большевики, соратники Артема по подполью и баррикадам, — в редакции шли письма тех, кто знал Федора с детства, знал еще там, на курской земле.
ДЕТСТВО КАК ДЕТСТВО…
Издревле курская земля сторожит заветы отцов и дедов, обычаи русской старины, седые обряды. Со времен Руси Киевской, татарского лихолетья живут здесь отважные люди и неутомимые пахари. Отвага нужна была тем, кто оборонял юго-западные рубежи государства Московского. Ну а хлеб нужен всем.
По весне закипают курские села и деревни белой пеной цветущих садов. Недаром Курщина считается центром русского садоводства.
До конца прошлого столетия не знала курская деревня иных занятий, кроме земледелия. В городах, конечно, были заводы, фабрики, мастерские, но то по городам да по крупным селениям. В деревнях же все в землю вросло. И хаты, и люди.
Но к восьмидесятым годам XIX века мало осталось земли у крестьян, мало и хлеба. Помещик же свой хлеб вывозил на сторону. Пришлось крестьянам браться за ремесло. И число сельских умельцев росло год от года.
Игрушечники и шапочники — из Новосельского уезда; в Щигровском, Корчанском, Новооскольском гнут дуги для лошадей; в Фатежском и Курском шьют попоны и одеяла, ткут скатерти, салфетки; в Гайворонском малюют иконы, киоты, до 300 тысяч в год.
Ну а те, кто не имел земли и не приохотился к незамысловатому кустарному промыслу, потянулись в поисках заработков в отход, в города.
Село Глебово Миленковской волости Фатежского уезда Курской губернии невелико. Земли у сельчан — куренка выпустить некуда, да и ремеслами оно не знаменито.
Вот и стоят заколоченные избы, а в других, обжитых, не видно мужиков, все больше старики, бабы да малые ребятишки. Мужики же шагают по городам и весям в поисках работы.
И куда только не заносит их лихая судьба. К примеру, Андрей Арефьевич Сергеев — строительный подрядчик во втором уже поколении. Еще его отец выбрался из родного села в город Луганск. Строил все, в чем надобность была: дома так дома, дороги — значит дороги, мосты возводил, да и деньги сколотил немалые.
Был Арефий кряжист, пудов на девять весом, нравом крут. В артели у него трудились односельчане. Для них Арефий и бог, и царь, и исправник.
Должник завелся, можно было бы и в суд. А толк от того какой? Что подавай мировому, что не подавай, карманы-то у должника всегда пусты. Но проучить такого все одно надобно. И Арефий берется за палку. Отмутузит как следует, перекрестит палку и отпустит молодца с миром, а палку оставит на память. И в красный угол приберет. Их там не один десяток набрался для устрашения нерадивых.