Его дети вырастут такими же. Ведь они не знают иных людей, которым можно было бы подражать. С ссыльными им общаться не позволяют, да и среди поселенцев немало попадается людей опустившихся, выжиг и тоже пьяниц.
Артем ловит себя на мысли, что он, может быть, слишком сгустил краски. Впрочем, вот уже второй день у него не проходит чувство гадливости после безобразной сцены, невольным свидетелем которой ему довелось быть.
Двадцать человек ссыльных, прибывших вместе с ним в это село, недолго радовались обретенной свободе. Нужно было как-то устраиваться, зарабатывать на жизнь. А как? Скажем, его, Артема, специальность — машинист паровоза, инженер — здесь ни к чему, такими же ненужными оказались и профессии его попутчиков по этапу — библиотекарей, учителей, юристов. Оставалось одно — идти на расчистку леса, корчевать пни или наняться на покос. Но покосом даже на пропитание не заработаешь, за расчистку леса платят шестнадцать рублей с десятины. Трудная, потная, мозолистая работа. Приспособлений никаких, только руки. На этой работе нужно обладать большой физической силой, а где ее взять после нескольких лет тюремной баланды, после тифа? Но выбора нет. Пришлось наниматься на расчистку.
Один за другим валятся с ног товарищи. Приляжет на минутку отдохнуть и уже не может встать, не в силах даже отогнать гнус, несметными полчищами вьющийся над головами измученных людей.
Артем едва дождался полдника и, несмотря на свинцовую тяжесть в ногах, решил пойти на берег реки, там меньше гнуса, да и захотелось окунуть натруженные ступни и кровавые мозоли в студеную воду, вдохнуть полной грудью речную прохладу.
Едва он выбрался из леса, как наткнулся на табор — какой-то хозяин с семейством и работниками обкашивали небольшой прибрежный луг. На песчаном откосе горел костер и вкусно пахло кулешом.
— Эй, куды лезешь, не видишь, трава!
Артем не сразу сообразил, что окрик относился к нему. Огибать поляну, чтобы не злить этого держиморду, который боится, что прохожий помнет его покосы, не было ни сил, ни охоты. Но он понимал, что хозяйчик может натравить на него своих работников, а он так устал — лучше не связываться.
Обойдя поляну, Артем спустился к воде, наклонился, чтобы умыться, и вдруг отчетливо услышал, как заплетающийся женский голос произносит столь непотребную, отвратительную брань, что в пору и мужику уши закрыть. И той же бранью женщине отвечает тоненький детский голосок. Галлюцинация? Нет. Артем догадался — у поверхности воды голоса разносятся далеко-далеко, и ругаются у того самого костра, от которого так аппетитно пахло варевом. Поднявшись по откосу, он увидел, как от реки к костру идет девочка лет семи-восьми с двумя тяжеленными ведрами на коромысле, а за ней, не переставая извергать ругательства, едва ползет, покачиваясь, ободранная старуха с дымящейся трубкой в зубах. Хотелось бежать, чтобы не слышать этот детский голосок, произносящий неприличную брань.
Так прошло несколько недель. Артем высох, но не от недоедания. Просто нервы разошлись. Он уже не мог спокойно видеть жителей Воробьева, стал несдержанным с товарищами по ссылке. И сам понимал, что не прав, но ничего поделать с собой не мог.
Надо бежать. Это единственное лекарство от сумасшествия. Легко сказать — бежать! Сотни километров по непролазной буреломной тайге, через горы, нехожеными дорогами, вдоль каменистых речных берегов. И это без лошади, без лодки, без ружья наконец. А ведь в тайге хозяин медведь, он же малогостеприимен. Бежать! А куда? По дороге нельзя заходить даже и в те редкие селения, где можно было бы пополнить запасы продовольствия, обогреться. И даже если повезет, если он все же доберется до Братского острога, где есть товарищи, то ведь это только половина пути и, может быть, не самая трудная. Дальше двигаться можно только почтовым трактом. А на нем водятся звери похуже медведей. Исправники, жандармы. Артем знал за собой умение перевоплощаться, знал, что если ему удастся раздобыть чалдонскую одежду, то его не отличишь от местного жителя. Но это только до тех пор, пока он будет молчать. Разговаривать на местных диалектах он еще не научился, «городская речь» выдаст его с головой.
А документы? С его паспортом далеко не уйдешь. Разве что никто из начальства не поинтересуется. По паспорту он ссыльнопоселенец и не имеет права покидать пределы волости, в которой ему предписано проживать.