Пришлось ехать в Москву за подмогой. Конечно, на этих дорогах, в этих скитаниях бывали не только трудности и ухабы, но и радость неожиданных встреч.
В Москве, например, он угодил в объятия Александры Валерьяновны Мечниковой, Димы Бассалыго и его брата Константина Бассалыго. Они перебрались из Харькова, где, по словам Димы, слишком «наследили». В Москве же он узнал, что к нему на подмогу на Урал переводятся Лядов и Степан Рассохацкий. Подмога солидная. Оказалось, что и братья Бассалыго согласны поехать на Урал.
Обратно ехали вместе с Димой в компании двухпудовой корзины, битком набитой партийной литературой. Ну, конечно, в дороге их нагнали приключения. Ведь вот судьба — видимо, у всех подпольщиков одна планида; они сами приключений не ищут, боже упаси. Но приключения легко находят их. Добрались до Нижнего, без билетов, разумеется, и, пожалуйста, провалена явка. Куда с этой каменно тяжелой корзиной деваться? Обошлось в конце концов, товарищи даже на последний пароход, идущий по Каме, устроили. Капитан там оказался из сочувствующих. Ехали с комфортом, пассажиров-то почти не было. А вот поесть — с этим дело обстояло плохо. Денег в обрез. Дима затосковал. Попробовали конины, ею какой-то татарин торговал и уверял, что это жеребятина. Жеребятина оказалась в солидном возрасте. И такую вонь на кухне развели, что кок пригрозил обоих «лошадников» прирезать. Ничего, съели.
На Воткинском заводе пришлось с пароходом расстаться. Кама встала. Холодно, голодно, денег рубль, до железки — семьдесят верст. Заехали! Делать нечего, пошли берегом. Дима всю дорогу предлагал на время припрятать корзину и потом вернуться за ней. Но нельзя было на Урал с пустыми руками являться.
Замерзшие, едва держащиеся на ногах от голода, добрались, наконец, до Перми. И снова круговерть партийной работы, митинги, собрания, споры с меньшевиками…
На палубе стало слишком жарко, чувствовалось приближение экватора. В каютах — ад кромешный, дышать нечем. Пожалуй, он был неправ — сейчас бы не отказался от хорошего душа из забортной воды. Но сегодня они еще не пересекли экватор и праздника Нептуна не будет.
Но что странно, на сей раз воспоминания не раздражали, исчезло противное чувство непрерывно ускоряющегося мельтешения мыслей. Он даже и жары не заметил. А вот прервался этот поток образов прошлого, и солнце словно кипящим металлом окатило. Вот бы теперь уральский морозец сюда, на палубу.
Пароход тем временем заглянул в Гонконг. Именно заглянул, предварительно оповестив пассажиров устами старшего помощника, что сходить на берег могут лишь те, у кого британские паспорта. Такого у Артема не было, как не было их и у большинства пассажиров. А сойти, побродить по этому чуду творения рук человеческих страсть как хотелось. Но у сходней стоят два дюжих британских полицейских.
Щербаков смотрит на блюстителей портовых порядков исподлобья. Жара выплавила все мысли и все благоразумие. До чертиков хочется выкупаться, глотнуть холодной водицы. Вон она бьет вольным фонтанчиком на парапете набережной. К фонтанчику то и дело припадают кули, портовые грузчики, долго пьют, подставляют под свежие струи лицо. Глаза Щербакова наливаются кровью, он, кажется, сейчас готов идти на таран. Что ему эти двое полисменов, враз расшвыряет.
Артем кладет руку на плечо товарища. Он хорошо его понимает. И ему тоже до смерти хочется пить. И пить не ту мутно-теплую похлебку, именуемую на этом чадном корабле водой, а из фонтанчика. Хоть бы какая-нибудь монетка в кармане завалялась, и тогда он позвал бы Щербакова в пароходный бар, купил бы бутылку содовой со льда.
Сходни перекинуты с нижней палубы — она вровень с краем пристани. Но и там полицейские. А у сходней на пароходе собралась толпа трюмных пассажиров. Кажется, назревает небольшой спектакль. К двум полицейским прибыло подкрепление, теперь блюстители перекрыли сходни цепью. Пока Артем разглядывал нижнюю палубу, Щербаков исчез. Видно, и он заметил толпу пассажиров, готовых прорвать цепь полицейских.
Надо бы вернуть Щербакова. Здесь дело не обойдется без скандала.