Артема вскоре выпустили. Чтобы продолжать социалистическую пропаганду за пределами иммигрантских кругов, Артем принял австралийское гражданство. Он не ожидал, что грянувшая империалистическая война «запрет» его, как английского подданного, на пятом континенте, так как австралийским гражданам во время войны было запрещено покидать страну.
ВЕСНА В ОКТЯБРЕ
Весть из России оглушительная — царизм пал.
Артем теперь уже корил себя за то, что принял австралийское гражданство. Ведь царизм пал, а война-то продолжается. Буржуазные газеты врут напропалую, но одно ясно — в России произошла буржуазно-демократическая революция. А это значит, что еще вся борьба большевиков впереди. А он заперт в Австралии, тюрьма — целый континент…
Но если нельзя выбраться отсюда, так сказать, легально, что ж, ему не привыкать быть нелегалом.
Через Европу не проберешься, через Америку — тоже. Значит, бежать из Австралии в Россию придется вновь через Китай. Что же, может быть, это и к лучшему. Во всяком случае, дорога знакомая, да и на этом пути остался кое-кто из товарищей. Ближе всего к Китаю Северная Австралия, порт Дарвин.
Артем устроился в скотобойную компанию в Дарвине. Огляделся. Пароходы по-прежнему курсировали до Шанхая…
И он уехал.
Добрался до Шанхая, не задерживаясь, направился в Россию.
И вот уже поезд не торопясь ползет по Великой Сибирской трансконтинентальной. Хоть впрягайся сам и помогай паровозу, до того он медленно тащится. Одно утешение — по дороге в вагоны подсаживаются политические, они спешат на родину, подальше от мест вечных и невечных поселений, каторг, централов. Одни садятся незамеченными, других вносят в вагоны на руках. Одни подолгу не могут оторваться от окон, другие говорят, говорят без умолку. На долгих остановках вспыхивают митинги, и видно, что местные жители уже пообвыкли, являются к приходу пассажирского, готовые слушать ораторов, менее всего любопытствуя, к какой партии они принадлежат. Отговорил большевик. Артем крепко жмет ему руку. В вагоне их, большевиков, всего двое. Глядь, на подножку пробился явный меньшевик. Он пыжится, ему во что бы то ни стало надо сгладить, стереть впечатление, которое произвел на слушателей предыдущий оратор.
— Товарищи! Вы верите мне? — выкрикнул меньшевик, вскинув руку, и чуть было не скатился с подножки.
— Верим… — с хохотом выдохнула толпа.
— А не верите, так убейте, товарищи!
— Убьем, товарищ! — дружно заверили слушатели.
Теперь уж Артем чуть было не вывалился из вагона. Нет, право, эти слушатели — сущие дети. Они готовы поверить любому, кто дерзнет взобраться на трибуну. Сколько еще нужно сил, слов, примеров, чтобы превратить эту неорганизованную массу в сознательный, творящий народ!
Поезд приближался к Уралу. Замелькали названия знакомых станций. Во время остановок Артем жадно вглядывался в лица людей, толпящихся на перронах, — а вдруг мелькнет знакомое. И однажды мелькнуло… Уже давно осталась позади станция, поезд приближался к Челябинску, а Артем мучился, вспоминая, кого же все-таки он видел в окно вагона. Наверное, так бы и не вспомнил, если бы не небольшое происшествие в соседнем вагоне. Украли баул. И Артем вспомнил: да ведь он видел вора-рецидивиста, с которым сидел в одной камере целый месяц. «Рыцарь с большой дороги»! Их в камере было человек двадцать. Компания отпетая. Читать они не были приучены, да и вряд ли многие из них знали азбуку. Зато как обращаться с отмычкой, ножом, браунингом, колодой крапленых карт — здесь они были профессора. И знания свои не скрывали, рассказ сменялся рассказом. А Артем лежал, ослабевший после тифа, и не мог зажать уши, уединиться. Чуть с ума не сошел…
Нет, уж лучше не смотреть в окна…
Разве перескажешь словами все, что может пережить, перечувствовать человек, почти десяток лет пробывший в тюремных камерах и карцерах, умиравший от тифозной вши и голода, от жары, непосильной работы на чужих и вдруг ставших близкими континентах, когда поезд везет его к родным местам!..
Южные степи… И ветер посвистывает здесь, как десяток лет назад, а в Харькове, у Южного вокзала, так же лениво отмахиваются хвостами от наседающих мух две поседевшие клячи, впряженные в конку. Харьков так и не провел трамвая к вокзалу.
Затем он побывал в Донбассе, Луганске. Повидался, именно повидался, с братом и сестрой. Но это все сны, сны, в которых прошлое мешалось с настоящим, а между ними было десять лет, которые хотелось забыть.