Не иначе, упала она в глубокий яр ключа Буор-хая, что от поселка километров за сорок. Яр теперь наполовину забит снегом. Надо выкопать яму поглубже и улечься в нее, пока не замерзла.
И вдруг — не поверила себе — лает Серый! Да, да, это он, он где-то недалеко, он ведет упряжку сюда!
— Сеня! Ыгытов! — закричала она снова. — Серый! Сере-е-нький!..
Показалось...
Время текло. На помощь надежды уже не было. Настя горько заплакала. Много раз «снежная бабушка» путала ее в своих сетях, а Настя не пугалась — всегда ее скитания по тундре делили верные лохматые помощники. Они и согревали своим теплом, и придавали уверенности. А тут... Все пропало. Сеня деда не найдет и сам заплутает. Хорошо, ежели не упадет где-нибудь, как она, и не потеряет упряжек.
Опять мерещится собачий лай... Затуманенными, увлажненными глазами девушка видит: суется к ней волчья морда. Уши прижаты, раскрыта пасть. Настя даже не успела испугаться — это произошло стремительно — рядом с ней юлил, виновато поскуливая, Серый. Упряжные заливались... Обе упряжки здесь! А вон и Сеня Ыгытов. Молча подошел. От стыда и обиды Настя склонила голову, не смотрела на Сеню.
Молодой каюр замечает ее состояние и, ничего не говоря, помогает отряхнуть одежду от снега и ведет к нарте.
— Ничего, — произносит он, — с кем не бывает. Спуск-то какой был! Ух ты! Я еле-еле усидел. А твой Серый, когда заметил, что тебя нет, как вкопанный остановился. А уже пару верст отмахали, наверно. Вижу, такое дело. Говорю ему: «Ищи хозяйку».
Участие юноши еще больше растравило Настин стыд и досаду на себя. Она не может сдержать слез.
— Не надо, Настенька, успокойся. Поедем дальше, — говорит Сеня, будто это он во всем виноват. Он гладит ей плечи, заглядывает в глаза. Но от его ласковых прикосновений слезы у девушки текли пуще прежнего. Настя чувствовала себя маленькой и беспомощной девочкой. Ненароком взгляды их встретились, и они потянулись друг к другу... Непонятно, как получилось, — Сеня ее поцеловал, а она почему-то не рассердилась, не вспыхнула от негодования, не оттолкнула его, а прижалась к нему, словно найдя опору в опасную минуту.
Бесновалась, издеваясь и хохоча над молодыми людьми, «снежная бабушка». Они же не замечали ее наскоков. Потом опомнилась Настя:
— Чего же мы стоим?..
— Поедем, — сказал Сеня, заикаясь от волнения, — поедем скорее...
Выбравшись из яра, услыхали крики — кто-то погонял, поторапливал ездовых. Вскоре одна за одной выпорхнули из пурги несколько упряжек. Люди закричали наперебой:
— Глядите-ка, глядите! Вот они, наши беглецы!
— Вот они, герои наши!
Тут были Иван Алексеевич. И трое пограничников, которые в контору приходили, стояли, улыбаясь. И старик Кёстюкюн, приятель деда Балагура, тоже был тут.
— Спасибо, хоть живы, — говорил директор. — Об остальном еще потолкуем. В частности, с товарищем Ыгытовым серьезный разговор предстоит.
Но смущенный, виноватый вид молодых людей смягчил суровость директора. Он решил, что они оба раскаиваются в самовольном и рискованном своем поступке. Вон, гляди, как — не знают теперь, куда глаза деть!
Не догадывался, конечно, директор и все, кто с ним были, какую душевную бурю переживают сейчас Сеня-каюр и Балагурова внучка. Не знает никто, что здесь, в царстве удушающих белых вихрей, отыскали друг друга, встретились два горячих и нежных сердца.
Сеня Ыгытов ничего не говорит в оправдание. Парень необыкновенно тих и задумчив. Он пытается понять, почему раньше не замечал красоты и доброты Насти Балагуровой, почему ходил мимо своего счастья.
Лицом к лицу
Очнувшись, Кычкин прежде всего ощутил какую-то тяжесть на лице. Это был парашют, забросанный снегом. Попробовал шевельнуться — возникла боль в ноге. На шее и на груди — спутанные лямки строп. Нащупав кинжал на поясе, он начал резать их и постепенно восстанавливал в памяти недавно пережитое.
Сколько он здесь пролежал? Час? Несколько минут? Взглянул на светящийся циферблат: без четверти пятнадцать. Прыгал в 14.25. Каких-то десять минут, не больше, тому назад. Но если бы не парашют, закрывший лицо от снега, он уже вряд ли смог бы вот так отмерять время аккуратными дольками. Снег бы набился в рот и нос, прервал дыхание...