Он остановил машину на улице поселка, спросил у тетки:
— Как на Советскую проехать, не скажете?
Она посмотрела вдоль одной стороны, вдоль другой стороны.
— На Советскую?
— На Советскую.
Еще раз посмотрела, кинула взор в его направлении, себе под ноги, отряхнула кусок земли с ботинка и... вспомнила;
— На Советскую? Это прямо... Налево... Потом — направо, прямо поедете, и вот вам Советская, — и очень удивилась, что он не знает такую простую вещь.
Дом был большой и добрый, с высокой острой крышей, с просторной застекленной верандой.
Кузнецов вылез из машины, взял сверток, запер кабину. Лаяли собаки. Одна — на цепи, другая прибежала к калитке. Из-за дома выглянул человек, посмотрел, прикрикнул:
— Тише, Цыган! Марта! На место!
Собаки замолчали, а та, что была без цепи, закрутила хвостом.
— Проходи, Николай Дмитриевич, не бойся, не тронут, проходи! Милости просим!
Он шагал навстречу, улыбаясь и раскрывая объятия.
Был он в возрасте, лет шестидесяти, а может, и более того. Седой, краснощекий, похожий на тщательно выбритого Деда Мороза. Одет он был тепло и добротно.
В лыжных штанах, в телогрейке из кожи, в крепких ботинках. Только на голове была заношенная шляпа.
— Здравствуй, Николай Дмитриевич!
— Здравствуйте, Иван Саввич!
— Здравствуй, дорогой!
Они обнялись, но не поцеловались.
— Очень хорошо выглядишь. Следишь за собой, занимаешься физкультурой?
— Бывает.
— Молодец! Уйди, Марточка, не мешайся. Офицер, он должен помнить, что он офицер всегда! А я землей занимаюсь. Пойдем, покажу! Тихо, Цыган, на место! Вот две яблоньки посадил на прошлой неделе.
— Хорошо.
— А вот — груши.
— Хорошо.
— Это — тоже яблони. Прошлой осенью собрал, хоть продавай... Там — крыжовник, там — тоже яблони, одна сливка. А здесь — для огорода: лучок, огурчики, укропчик, чтоб всегда под рукой. Ты приехал ко мне в гости, а у меня все на столе. Марта, не мешай! Видал, какая ласковая сука? У тебя собаки нет?
— Нет.
— А живешь вроде отдельно?
— Отдельно.
— Заведи. Собака — первый друг человеку, лучше человека, никогда не продаст. Суку бери, она хозяина больше любит. А это у меня вода, колонка. Очень вкусная вода. Черепица, шифер-то у меня ничего, но я хочу черепицу... Помнишь, как на Западной Украине, — очень красиво!
— Дом у вас хороший.
— Хороший.
— Много комнат?
— Четыре. И верхняя. Верхнюю сдаем.
— Сдаете?
— А чего пропадать? У нас клиенты постоянные, люди приличные, без детей. А здесь кухню летом буду делать. Оттуда воду подведу...
— Ага.
— Газ тоже. Здесь стол. Навес — и сиди сколько хочешь.
— Здо́рово.
— Воздух какой?
— Воздух прекрасный. Выглядите вы хорошо.
— Каждый день зарядку делаю, обтираюсь. И целый день в земле копаюсь. Воздух — это лекарство. Аппетит. Не курю. Ты ко мне по делу?
— Хотел увидеться и поговорить.
— Это хорошо. Старых друзей никогда не надо забывать. Один старый лучше десяти новых. А в нашем возрасте новых и отыскать трудно. Это — скворечник. Вот кто настоящие труженики. В прошлом году было у меня семейство — такие молодцы! Замечательные птицы! А сейчас жидовье захватило, воробьи. Поселились с зимы, я думаю, живите, не жалко, подкармливал их, а они обнаглели и не уходят. Скворцы летят — занято, и мимо. Я их и так, и так. Насыпал травленого зерна, они и передохли. А пока я чухался, все скворцы разлетелись. Стоит пустая сейчас, может, кто поселится. Летает один с соседнего участка, я его и так, и эдак приваживаю, что-то он раздумывает. Залезет, посидит, обратно улетает. Я уж весь скворечник вычистил от воробьев, соломки подстелил... Не знаешь, в чем дело?
— Не знаю.
— Птицами не интересовался никогда? Напрасно. Птица — украшение жизни. Там у меня турник. Это — площадка для внучат. Как твои дома?
— Ничего.
— Значит, не очень хорошо? Как Алеша закончил школу?
— Заканчивает.
— Учится как?
— Хорошо, без троек.
— Молодец. А девочка как?
— В пятом классе, одна четверка.
— Умница, умница. Это она в тебя такая прилежная. Как Катя?
— Хорошо.
— Не болеет?
— Слава богу!
— Это точно. Работает?
— Дома с детьми. Смотреть надо.
— Правильно рассуждаешь. В тебе это всегда было. Один, значит, тянешь?
— Приходится.
— Тяжеловато.
— Нормально.
— Правильно, жаловаться легче. Сейчас вокруг все только и делают, что жалуются. Надо всегда радоваться жизни, в любом случае. А унылых и жалобщиков всегда не любили, во все времена. Человек жить должен — это от природы. А не загибаться. Гитлер, я слышал, всем пессимистам кастрацию делал, чтоб оздоровить нацию. А там — туалет. Я его утеплил, можно при любом морозе сидеть сколько хочешь, как у немцев. А на лето я решетки поставил, видишь там, для вентиляции, и свет зря не жечь.