— Я заметил, к природе ты равнодушен... а ухаживать просто. Один раз в неделю поливать, видишь, график висит, вторник — двадцать минут времени, а главное, чтоб они все время в одном положении были, это тебе не люди, их вертеть нельзя. Они сразу завянут и погибнут. Видишь, полоса вот — всегда в одну сторону. Смотри, какие пушистые!
Он стоял среди колючих уродливых кактусов — толстый, добрый, в лыжном костюме, в шерстяных носках, туфли он не стал надевать, седой, краснощекий, с доброй дедовской улыбкой. И был похож на старый добрый гриб из доброй сказки для детей, с добрым сказочным концом.
В каждой руке он держал по маленькому горшочку с маленьким пушистым кактусом.
— Ровесники моих близняшек. Это вот — Катенька, а это — Надюша.
— Хорошая память.
— Значит, не хочешь? Отказываешься от подарка? Ну, пойдем.
Прошли в комнаты.
— Здесь кухня. Это лестница наверх. Это чулан. Столовая. Это для детей. Там — мы со старухой.
Квартира была роскошная. Городская квартира в хорошем старом доме. Высокие потолки, отличный паркет, большие окна, дорогая мебель, ковры, дорожки, посуда, немецкий фарфор — память о великой победе над фашистской Германией; тонкие ковры на стенах, с оленями, мельницами, за́мками, охотниками и пастушками, — тоже память тех героических лет.
Кузнецову квартира понравилась.
— Очень хорошо. Вы здесь круглый год живете?
— А чего ж? Удобно. Газ есть, печка есть, подвал, электричество. Подведем еще теплоцентраль... третий год бьемся. Ты садись, Николай Дмитриевич, садись. Сейчас посидим, поговорим: народ у нас безынициативный. Трое и толкаем. Физик один, еврей, очень толковый парень, он у нас за главного, и я — третий. А остальные только ждут манны с неба. Больше ничего не умеют делать.
И пока разговаривал, быстро и сноровисто накрывал на стол: поставил рюмки, тарелки, графин с водкой, сифон. Он был хозяйственный человек.
Из шкафов и холодильника стали извлекаться разносолы, будто гостя здесь ждали давно и старательно готовились к встрече.
— Дома у тебя хорошо, а на работе?
— На работе — неприятности.
— Ага... Ты по-прежнему на заводе работаешь?
— Там...
— А чего ж ушел из инструкторов? Открывай шпроты. И лимон порежь. Как раз для коньяка.
— Куда мне партийная должность — образования нет.
— Зря. Не боги горшки обжигают, есть такая пословица. Надо было нажать кое-где. Что ж ты, капитан, офицер — в рабочие. Неприлично. Надо уважать свое звание. В старые времена, при царе, это запрещали. Имя офицера берегли.
— Но это ж тогда, при капитализме. Классовая система. А у нас много офицеров работает.
— Много?
— В одном нашем цеху человек двадцать наберется.
— Смотри.
— И генерал есть. В кузнечно-прессовом. Хотели его в райком приспособить, отказался...
— Генерал? А что ж он там делает? Тоже анекдоты в курилке рассказывает и на власть жалуется? Дожили... Каких же войск?..
— Пехота.
— Да, пехота. А у кого воевал?
— У Конева, кажется, у Конева. Я с ним ни разу не говорил, но ребята рассказывали.
— А живого-то видел?
— Видел.
— Видел, значит, интересно... Ну, я хоть полковник, но никуда работать не пошел, наработался. Цветы буду разводить. А что за неприятности?
— Короче говоря, упрекнули меня, что на Севере служил...
— Вот как.
— А я по морде дал. Другой — я ему тоже.
— Ага. А третий?
— Третьего не было.
— Значит, обиделся, выходит? Ага...
— Отстранили меня от работы временно, ходил к парторгу, он тоже против, хочет, чтобы я извинился.
— Ага. Не балуйся, я тебе что сказал!.. — это собаке. — Ты закусывай, закусывай, Николай Дмитриевич!
— Закуска богатая.
— Не жалуемся. Это мой первый закон: не жаловаться, тем более не поможет.
— Я тоже не люблю ныть.
— Знаю, Николай Дмитриевич, знаю, знакомы. А кто упрекал, кто?
— Ребята из цеха.
— Ага, рабочий класс, значит.
— Ну да, наши ребята. Приехал посоветоваться.
— Ага.
— Заходил к Пухову.
— Пухов — дурак. Письма пишет?
— Пишет.
— Идиот. От таких все и зло. Язвенников и бездетных никогда нельзя ставить на ответственные посты, особенно в правительстве, весь народ перекалечат. Сколько из-за него, мерзавца, людей пострадало! Опасная личность. Душегуб. И что... он?
— Петрова ругал: "перекинулся"...
— Идиот. Петров — хороший парень. Я Юрку всегда любил, русский парень, не продаст. Умница! Помнишь, что он в Вильнюсе выкинул, золотой парень! Язык, правда, у него болтался слишком, но в наше время это уже не помеха. А карьеру он мог сделать, мог... но чего-то растерялся. Давай выпьем! Будь здоров, Николай Дмитриевич, за встречу!