— А вы? — сказал он.
— Мы после.
Он еще подумал, правильно ли он все понял, может, неправильно, но все получалось, что правильно.
Он поставил рюмку, встал и, улыбаясь и стараясь быть вежливым, чтоб они не подумали на самом деле, что он какой-нибудь алкоголик, сказал:
— Извините, извините, пожалуйста. Я пьян сегодня, я не обидел вас?
— Нет, нет, — поспешил сказать мужчина. — Ничего. — Но он не предложил ему сесть обратно.
И он поклонился, выговорил:
— Приятно было с вами познакомиться.
Где-то засмеялись, и он долго смотрел в ту сторону, раздумывая, пойти ли набить морду или пойти извиниться, но так ничего и не придумал.
Он прошел по залу, но никто его не приглашал, никто его не обнимал и не предлагал спеть песню.
Потом он увидел компанию ребят и девушку среди них, и они ему очень понравились. Он подошел к ним и подсел без разрешения, потому что он боялся, что, если спросит, ему могут отказать, а ему очень хотелось посидеть с ними, просто больше было нечего делать в этом ресторане.
Он подсел и, чтобы сделать им приятное, сказал:
— Когда мне было семнадцать лет, я танк подбил!
Они все заулыбались, а один сказал:
— Орденов много у вас.
— Ордена — это не главное, — сказал он. — Не на ордена надо смотреть, а на человека.
— А чего ж тогда носишь? — сказал тот, что сидел рядом.
Он подумал и согласился: "Правильно", и стал снимать, отцеплять колодку.
Девушка стала его отговаривать.
— Вы оставьте, сегодня такой день! Давайте я вам приколю обратно!
Но он отколол их, достал носовой платок, расправил его и аккуратно завернул награды и спрятал в пиджак.
— Дело не в этом, — сказал он, — не это главное.
— А что главное? — опять спросил тот же парень.
И он объяснил:
— Главное — это совесть! Когда она в порядке, ничего не страшно, и людей любишь. — И он улыбнулся им доброй улыбкой.
Они молчали, и он, опасаясь, что они будут так молчать долго, сказал:
— Давайте споем!
— Запевай, — сказали ему.
И один добавил:
— Только не очень громко и не матерную.
Он посмотрел в его сторону и решил не обижаться. Он задумался и долго не мог придумать, что петь, а время шло, и надо было начинать, но петь нужно было что-то общее, чтобы и им было интересно. Он придумал и запел:
"Гори, гори, моя звезда..."
Он пел очень старательно, культурно, чтобы им понравилось, и они его попросили бы потом: "Спой еще что-нибудь, пожалуйста! Очень здорово, вы или ты, поете!" И он сказал бы: "Ну а чего не спеть? Хотите солдатскую?" И спел солдатскую.
Они не подпевали, а он забыл слова. Он и песню запел, чтобы сделать им приятное, чтобы они подхватили, чтобы они пели, а он только помог им, дал возможность. И вот теперь они молчали, а он вспоминал слова.
Так они сидели молча, и сосед тронул его за плечо.
— Папаша, — сказал сосед. — Может, домой пора идти?
— Нет, не пора, — сказал он.
— Нам надо посидеть, поговорить.
Он соображал, о чем они говорят, и посмотрел на девушку, но она отвела глаза и молчала. И он еще немного посидел, потом встал.
— До свидания, ребята! Ну, если что, вы уж покажете?!
— Покажем, покажем...
Он прошел мимо столиков и видел, что все боятся, что он к ним подсядет. Все выпивали и втихую тискали своих женщин. Это ему было противно.
Он толкнул стул и опять стал раскланиваться и извиняться, когда за его спиной кто-то крикнул громко на весь зал:
— Сколько можно? Да выведите же его, наконец! Где администрация?!
Он хотел обернуться, посмотреть, кто это так кричит, но тут же стали кричать по всему ресторану и все о том же, что его надо вышвырнуть отсюда, и он понял, что его здесь, оказывается, не любят. Да и кому любить?
Он осмотрелся на крики и вдруг понял наконец! Наконец кончились сложные разговоры в потемках, кончились намеки и сложности, которые он всегда презирал и считал не мужским делом, все стало простым и ясным: он и они, как на фронте — мы и немцы, и он был хороший, фронтовик, герой, а они были гады, которые пришли сюда щупать баб и жрать водку, И он повеселел от ненависти к ним.
— Выведите! — крикнул он и почувствовал, что он здоровый парень, что он разведчик, что он взорвал восемь эшелонов и шесть раз прыгал в тыл к немцам. — Выведите! Ну, ты, ты! Идите сюда! Выведите! Что орешь, иди сюда! Ну, кто?
Но никто не шел к нему, никто не расстегивал рубаху, все требовали администрацию. Мужчины замолчали от его слов, но теперь подняли крик женщины.