А он уже отошел и стал спиной к окну, чтоб никто не прыгнул сзади. И снял пиджак, и взялся было, за ремень, но это был штатский ремешочек, и он приготовился так, чтобы опереться руками, ведь он был все-таки выпивши, и расшвыривать их ногами и бить в живот и ниже.
А они, видя это, совсем сошли с ума и орали: "Милицию!"
— А не можете без милиции? Не можете? А зачем вам демократия, шлюх под столом щипать? Трусы!
И тут появился молокосос в форме и попробовал его испугать:
— А ну прекратите!
— Стоять! — гаркнул он. — Смирно!
И тот вытянулся и растерялся совсем, а он стал смеяться над ними всеми.
Пацан попятился и пошел, видимо, за помощью, а он крикнул:
— Ну где вы? Где вы, мужчины? С одним хулиганом без помощи обойтись не можете? Драть вас всех, быдло! Стричь! Кольцо в ноздрю! И тачку! Шлюх вам, а не женщин! Трусы!
И опять они, сволочи и трусы, только роптали. Был бы он там.
— А где же интеллигенция? Молодежь где? Надежда нации? Не стыдно? Кого плодить будете, трусов?
И тут встали его ребята. И слава богу, хоть они!
— Давай, — позвал он их. — Давай!
Но, кроме них, никто не поднялся.
Он улыбался спокойно, и когда они подошли близко, он рванулся и бил! Рвал! Ногами! Руками! И ему, наконец, за всю неделю стало легче.
Они скрутили его, подняли. У очкарика были разбиты стекла, лицо порезано, и кровь текла по лицу. Еще двое слизывали губы. Он осмотрел их, свои трофеи, он был в порядке! И драться уже не хотелось. Все!
У него самого лицо было разбито, когда он падал, вырываясь, на пол, и теперь оно напухало на глазах.
Какой-то мужик вскочил из-за стола и, подбежав вплотную, ударил ему снизу, так что у него откинулась голова. У него сразу хлынула кровь на рубашку, а он никак не мог ответить: руки его держали, и ноги тоже были блокированы.
— Сволочь! — крикнул мужик.
Он увидел, как тот, его сосед, держит мужика за руку:
— Вы что?
Тот стушевался и боком вернулся на свое место, а сосед оказался своим:
— Этого типа надо засечь.
Теперь, когда его волокли по проходу и вышвыривали отсюда, где ему не было места, опять кричали мужики:
— В милицию его! Пусть проспится!
И один, толстомордый, по возрасту его ровесник и фронтовиком должен был быть, сидел рядом с молодой девчонкой и кричал:
— Выведите его отсюда!
— Иди сюда! Ты, толстый! Иди! Иди, я тебе плюну!
Но его выволакивали, выбрасывали отсюда.
— Ребята, — сказал он своим ребятам, — простите меня. У меня сын такой, как вы. Точно! Мы, дураки, деремся между собой, бьем морду, а они смеются над нами! Это ж муравьи, это нэпманы, они всю Россию засосут! Мы перебьем друг друга, а они наш хлеб жрать будут, наших женщин портить, детей наших воспитывать, гниды! Простите меня, ребята!
Они вывели его на лестницу, здесь уже подоспел милиционер. Девушка вытирала очкарику лицо, и тот прикрывал глаз.
— Глаз цел? Цел глаз?
— Цел, — сказал очкарик.
— Остальное заживет, не страшно. Извини меня.
— Ладно. Драться трезвым надо.
— Вы мои дети! Я для этого дрался, чтоб вы были, и Алеша, мой друг, погиб не из-за этих сук!
— Ладно, — сказал его сосед, — Ты хороший мужик, только не надо драться пьяным!
— Прости меня!
— Я тебя прощаю!
— Мы тебя все прощаем, — сказал очкарик. — Ты только держись! Держись!
Принесли его пиджак, накинули на плечи. Девушка вытерла лицо у очкарика.
— Алена! — сказал сосед.
Она подошла к Кузнецову, достала свой платок, смочила в духах и осторожно стала отирать кровь.
Сначала он держался, потом — заплакал.
Сосед подошел, и девушка отошла, и он вытирал ему лицо, и он прижался к его плечу, чтобы никто не видел его слез, и держался за него, а сосед гладил его по спине:
— Ничего, ничего! Ты же фронтовик, отец наш!
Потом он услышал, как молокосос сказал:
— Идемте, идемте. Нечего здесь стоять! Там разберемся!
Он поднял голову и посмотрел на него, и тот сразу испугался и предупредил ребят, будто они были его подчиненными:
— Вы его держите!
— Держите? Кого? Что, взяли? Приручили? Врешь, не возьмешь!
Он рванулся по лестнице вверх.
— Там — иностранцы! — крикнул молокосос фистулой. — Держите!
Какая-то плоская рожа была на его пути, и он уже предвкушал, как он даст по ней. Но человек отскочил к стенке.
Раздался крик:
— Держите его!
Он забежал наверх, а там была сетка, а за ней — склад грязных скатертей. Он рванул на себя сетку и обернулся.
Его обложили. Ждали, когда он опустится вниз.