Особенно когда приходилось перепрыгивать ручейки, поваленные деревья или небольшие пригорки...
Половинкин пригибался в седле, подкручивал «газ», отжимал длинные ножные педали. Машина чуть клевала носом, — так, что на мгновение казалось, будто вот-вот врежется в землю, — и тут же взмывала вверх, мало не на два десятка метров. За спиной сочно надсаживался мотор... ну, не совсем за спиной... в общем, сзади; рычаги управления рвались из рук; корпус дрожал — и Коля вздрагивал вместе со своим «конём», сладко предвкушая неизбежное следствие взлёта — падение.
Не то костоломное, убийственное падение с обломившейся ветки, смиренство пред которым вечно живёт в каждом нормальном человеке — товарищ Сифоров рассказывал, что этот страх достался нам в наследство от далёких предков-обезьян.
И уж тем более не то падение, о котором слезливо разглагольствовал на суде проклятый троцкист Ягода: Советской власти нечего было держать в тайне — процессы шли открыто, материалы дела публиковались в широкой печати тогда же, в 38 году. Половинкин читал их ещё в училище и глубоко возмущался предательством бывшего наркома. Столько людей погубил — уму непостижимо! Как же он там врал-то?.. «Моё падение началось тогда, когда Рыков предложил мне скрывать от партии свои правые взгляды. Был один Ягода — член партии, и стал другой Ягода — изменник Родины, заговорщик». Нет, подумал Коля, с омерзением отбрасывая от себя липкую, фальшивую исповедальность вражеских слов. Диалектически рассуждая — ведь всё в мире связано. Разве возможно такое: «был один человек — стал другой»? Как во сне? И кто он — этот «другой человек», чёрный, страшный, чужой? Как можно стать не собой?.. Умереть? уснуть?.. Уснуть и видеть сны...
- Половинкин! Хватит спать.
- Есть хватит спать, — мгновенно стряхивая задумчивость, вскинулся Коля. Пререкаться с товарищем Мясниковым было бы, конечно, глупо.
- Старушку свою окучил? — спросил товарищ Мясников, придирчиво осматривая утлегари Колиного «скорохода».
- Так точно,
- отрапортовал Половинкин.
- Анна Павловна Ширяева, пятьдесят пять лет, колхозница, вдова, один сын в Красной Армии, второй... второй пропал без...
- У нас второй, — усмехнулся майор, — в Туровском лагере. И с довольным видом похлопал себя по командирской сумке, как будто этот самый лагерь целиком располагался внутри.
Конечно, подумал Коля, у него же планшет.
Вот ты ему скажешь: «конечно, у Вас же планшет!..» — а он обязательно ответит: «а у тебя зато голова, головой работай — и никакого планшета не надо».
- Планшета не надо, а к выходу готовиться надо, — сказал Мясников, влёт читая выражение лица подчинённого.
И ведь прав будет.
То есть уже прав.
- Есть готовиться, — сказал Половинкин. — Я, может, сбегаю по-быстрому, порадую?..
Мясников отмахнулся четырёхпалой ладонью:
- Да зашёл я к ней. Письма отдал, всё в порядке. А ты на будущее помни: на временно оккупированных территориях главный наш ресурс — это люди. А люди, товарищ Половинкин, это...
- Так и на любых же. На любых территориях.
Мясников на мгновение запнулся, от удивления даже чуть всхрапнув перебитым носом.
- Молодец, Половинкин. Диалектически рассуждаешь. Выучили на свою голову.
Коля засмущался.
- Ай, красна девица! — скептически сказал Мясников.
- Мороз же, товарищ майор...
- Ну-ну. Ты рацион-то ей хоть выдать не забыл?
- Так точно, весь пакет.
- Ну вот, видишь. А за два месяца и растеплеется, и мы чуток порядок наведём, и фрицам похорошеет окончательно...
- Шестьдесят таблеток, — поправил Коля, — на месяц.
- Два, — уверенно повторил Мясников. — Они же не будут на одних концентратах жить, что-то и своё похарчат.
- А... это да, — согласился Половинкин.
Концентраты, производимые по технологии инопланетных союзников, вкусовыми качествами действительно не блистали. Нет, находились, конечно, в лагере энтузиасты насчёт пожрать...
- Зеленковский! — крикнул майор в сторону. — Не надоело эту дрянь хомячить?
- Никак нет, — спокойно отозвался упитанный Зеленковский, стряхивая с усов крошки концентрата. — Нельзя, когда пища пропадает. Вот я в Средней Азии когда служил, так мы плов...