- Ну-ну, орёлик, — ласково сказал Карбышев, — хватит передовицами-то сыпать. Тут вот какое дело...
И рассказал про настоящих союзников.
Космических.
Всё Мишка понял. И про спидер-скороход, и про волшебный «клопо», и про концентраты. Даже понял наконец, зачем его в Особом отделе так дотошили, причём не абы кто — аж два по два ромба [13] .
- Так что, — деловито уточнил он у Дмитрия Михайловича, — надо просто скопировать, повторить?
Огонёк внутри разгорался.
- Я инженер, — сказал Карбышев, — и слова мои инженерские. Скопировать, повторить — это всё важно. А важнее — разобраться. Понять принцип, идею. И, опираясь на идею, создать своё. И не просто создать, а научиться создавать впредь — создавать всё, что потребуется. Вот теперь огонь зажёгся по-настоящему.
- Оттолкнуться, — медленно проговорил Мишка, — оттолкнуться от... от союзников?
Генерал улыбнулся:
- Ну, совсем уж отталкиваться не надо. А то как бы и они от нас затем не оттолкнулись. В полном соответствии с Вашим любимым третьим законом.
- Нет, зачем... я же понимаю. А вот разрешите ещё уточнить... Остаток дороги прошёл в уточнениях: с кем, с чем, а главное — как предстоит работать. А ещё генерал мягко, но твёрдо объяснил Мишке, что тот теперь не Мишка:
- Ведь Вы, дорогой Михаил Тимофеевич, человек с инициативой и воображением. Старший сержант Красной Армии — говоря по-солдатски, большой пустяк.
Михаил Тимофеевич Калашников шутку оценил. Руки, — обе, — чесались до настоящего дела.
Нечему там было чесаться, и нечему было зудеть. Нервные окончания сгорели на Мустафаре, а киберпротезы... нет, протезы отлично умеют передавать ощущения — просто это совсем не те ощущения, какие стоит испытывать живому существу. Постоянная боль давно перестала иметь какое
- либо значение, но сейчас, стоя в этой зале, Вейдер чувствовал фантомную дрожь в отсутствующих пальцах.
Он поднял взгляд на стеллажи с книгами. Ряд за рядом, прямоугольные сборки флимсипласта. Вернее, бумаги — редкого, почти забытого в Имперском Центре материала.
Владыка ситх смежил искусственные веки. Тьма пред ним вспыхнула искрами настоящего чародейства. В книгах не было, не могло быть ничего мистического — и всё же скромные носители информации мощно и весомо светились Силой.
Одни — вызывающе-алой, другие — удушливо-жёлтой.
Некоторые — словно истекали кровью, иные — сочились будто ядом. Вейдер чувствовал сейчас то же смущение, ту же неловкость, какую испытал некогда в Храме на Корусанте, разоряя хранилище Архивов. На краткое мгновение ему почудилось, будто книги, — жалкие стопки примитивной прессованной целлюлозы, — теряют свою форму, превращаются в жёсткие пирамидки голокронов...
Наваждение.
Он протянул руку почти наугад, к одному из самых ярких пятен перед внутренним взором. Снял книгу с полки, наощупь раскрыл обложку. Тонко пикнул зуммер встроенного в шлем переводчика. Вейдер наконец позволил векам распахнуться, заглянул в книгу.
Интегрированный голопроектор отследил направление взгляда и прямо поверх страницы отобразил короткую, ясную строку символов ауребеш: «И нет Силы там, где нет простоты, добра и правды». Чуть ниже, кеглем поменьше мигало примечание:
«[язык: Земля, Земля, русский, диал., устар.! идёт уточнение перевода!]» Вейдер недоуменно сморгнул.
Зуммер удовлетворённо пикнул, примечание мигнуло последний раз и исчезло. Строка перевода чуть растянулась, зеленоватое «Сила» сменилось на «величие».
Да, так смысла стало больше... но Тёмный владыка всё равно почувствовал себя почти обманутым. Уже не обращая внимания на перевод и мигание голопроектора, он перелистнул несколько страниц. Края их выглядели чуть потрёпанными, словно книгу, — хоть и бережно, с уважением, — перечитывали не один раз. Почти на каждой странице на полях виднелись тонкие, неразборчивые карандашные пометки, множество пометок — цифры, восклицательные знаки, символы, рукописные замечания. Некоторые слова и целые абзацы в тексте были отчёркнуты тем же внимательным карандашом.
Вейдёр заставил оптическую систему шлема приблизить изображение: да, судя по различиям в оттенках примитивного пишущего стержня, записи были оставлены в разное время — пользователь возвращался к тексту не единожды, всякий раз открывая что-то новое и важное для себя. Собственная Сила книги незримо и намертво слилась воедино с Силой читателя.
Не о том ли мечтает любая книга?..