Молчание. Нравится мне этот человек! Получил информацию, и теперь обдумывает, а не несёт панической чуши.
- Прочтите святую молитву! – требует визави после минутного молчания – Я хочу удостовериться, что вы не от нечистого.
- Да я всего две молитвы и знаю. «Отче наш» и «Символ веры». Какую читать?
- Символ веры!
- Верую…
Мой собеседник внимательно вслушивается, не искажаю ли я слова молитвы, а я осматриваюсь кругом. Стол, стулья, застекленные книжные шкафы… Какая ерунда эти шкафы! Мои руки!!! Никаких старческих морщин, никаких пигментных пятен, ухоженные ногти на длинных пальцах… Поворачиваю руки ладонями вверх… У меня никогда не было таких мягких ладоней: всегда приходилось работать руками, потому и не сложилась карьера музыканта, а наоборот, случилась работа учителя музыки в сельской школе.
- Какая музыка в сельской школе? О чём это Вы?
Оказывается, я одновременно читал молитву, и думал о своём, но думал «громко», так что собеседник слышал.
- Разрешите представиться: Пётр Николаевич Булгаков, пенсионер, а до недавнего времени учитель музыки и нескольких других предметов в Верхне-Ольшанской школе Пристенского района Курской области.
- Позвольте! Какой такой области? Есть Курская губерния.
- Есть губерния. Сейчас. А область – будет.
- Так вы… Из будущего?
- И, возможно, весьма отдалённого. Сейчас какой год? Назовите точную дату.
- Первое марта одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года.
- Вот это фокус! Сегодня в тринадцать сорок пять террористами убит император АлександрII!
Дату и время помню случайно: почему-то запомнился параграф из учебника, да к тому же, недавно пересматривал фильм о Софье Перовской. Люблю, знаете ли, иногда смотреть классические фильмы разных времён и разных жанров.
- Тринадцать сорок пять это что? – требовательно уточняет внутренний голос.
- Без пятнадцати минут два часа пополудни, если по-старому.
Голова моя резко дёргается, и в поле зрения попадают большие напольные часы. На циферблате двенадцать пятьдесят.
- Скорее! Мы ещё успеем предотвратить злодейство!
- Ну, давай попробуем. А где мы находимся?
- В Николаевском дворце. Где же готовится цареубийство?
- Значит мы в Ленинграде?
- Нет, мы в Санкт-Петербурге.
- Извините, именно это я и имел в виду. Просто город будет переименован.
- Чудеса! Где же готовится цареубийство?
- Террористы устроили засаду на канале Грибоедова.
- Таковой мне неизвестен.
- Раньше он назывался Екатерининским каналом.
- Скорее! Вперёд!
Ну что же, поднимаюсь, направляюсь в двери. Уже выходя, вижу на полу возле книжного шкафа здоровенный револьвер.
- Да, я уже упоминал, что собирался свести счёты с жизнью, но в последний момент лишился чувств. Далее вам всё известно. – сухо прокомментировал увиденное хозяин тела.
Коридоры во дворце весьма широкие, но я то и дело касался плечами то правой стены, то левой, и вовсе не потому что новый я такой большой, а потому что очень уж крепко меня штормило. По дороге попадались какие-то люди, звучали встревоженные голоса, кто-то окликал, но я просто пёр вперёд: моя цель важнее. Внизу я двинулся, было, куда-то во двор, к каретным сараям, как услужливо подсказало мне сознание, но тут же повернул на улицу – там ехал извозчик.
- Стойте! – завопил я в спину уже проехавшим саням.
Мужчина в шубе, сидящий в санях оглянулся, и, увидев меня, изумлённо открыл рот. Повернулся к извозчику, что-то сказал, сани остановились, и я в одно мгновение догнал их и запрыгнул на место рядом с пассажиром.
- Ваше высочество, Пётр Николаевич! – забормотал пассажир – Что происходит, почему Вы не одеты, почему такая спешка?
- Готовится страшное злодейство. Цареубийство. Мы обязаны его предотвратить.
- Как? Что?
- Голубчик – крикнул я извозчику – стрелой мчись на Екатерининский канал, угол Мойки. Знаешь ли, где это?
- Как не знать, барин! А на какой берег-то? Токмо боюсь, кобылка моя не сдюжит.
- К Михайловскому парку, любезный! И гони изо всех сил! Если успеем, я тебе рысака подарю!
- А как же барин, что до вас сел?
- Гони, извозчик, гони куда сказано! – закричал пассажир в шубе, и мы полетели.
Хотя полетели очень относительно. Лошадка у извозчика была мелкая, тощая и весьма заморённая, поэтому бежала она не шибко споро, но всё равно побыстрее, чем бежал бы я своими ногами. Да и не пробежать мне столько, чего уж там.