Свидание было назначено в гостинице «Миртл-Бэнк». Уормолд много лет не был на Ямайке, и теперь его привели в ужас здешние грязь и жара. Чем объяснить убожество британских владений? Испанцы, французы, португальцы строили города, чтобы в них жить, англичане же предоставляли городам расти как попало. Самый нищий закоулок Гаваны был полон благородства по сравнению с барачным существованием Кингстона, его лачугами, сложенными из старых бидонов из-под горючего и крытыми кусками железа с кладбища автомобилей.
Готорн сидел в шезлонге на веранде «Миртл-Бэнка», потягивая через соломинку пунш. Одет он был так же безукоризненно, как и в тот раз, когда Уормолд увидел его впервые; единственным признаком того, что и он страдает от жары, был комочек пудры, засохшей под левым ухом. Он сказал:
— Садитесь за те же деньги.
Готорн не расстался со своим жаргоном.
— Спасибо.
— Как долетели?
— Спасибо, хорошо.
— Наверно, рады, что попали домой.
— Домой?
— Я хотел сказать — сюда; сможете отдохнуть от своих черномазых. Снова на британской земле.
Уормолд подумал об убогих хижинах вдоль набережной, о жалком старике, который спал, скорчившись в ненадежной полоске тени, о ребенке в лохмотьях, нянчившем выброшенную волнами чурку. Он сказал:
— Гавана не так уж плоха.
— Хотите пунша? «Плантаторский». Здесь он совсем недурен.
— Спасибо.
Готорн сказал:
— Случилась маленькая неприятность, вот я и попросил вас подъехать.
— Да?
Сейчас откроется правда. Могут они арестовать его, раз он на британской территории? Какое ему предъявят обвинение? Его, наверно, привлекут за вымогательство или припишут какое-нибудь совсем непонятное преступление, а дело заслушают in camera [42], по закону о разглашении государственной тайны.
— Речь идет об этих сооружениях.
Ему захотелось объяснить, что Беатриса тут ни при чем; у него не было никаких сообщников, кроме легковерия тех, кто его завербовал.
— А что? — спросил он.
— Надо во что бы то ни стало раздобыть фотографии.
— Я пытался. Вы же знаете, чем это кончилось.
— Да. Но чертежи не совсем ясны.
— Он — не чертежник.
— Поймите меня правильно, старина. Вы, конечно, сделали чудеса: но, знаете, был такой момент, когда я чуть было не начал вас… подозревать.
— В чем?
— Видите ли, некоторые из этих чертежей напомнили мне… Говоря откровенно, они мне напомнили части пылесоса.
— Да, я это тоже заметил.
— Ну, и тут я, понимаете ли, подумал обо всех этих штуковинах в вашем магазине…
— Вы что же, подозреваете, что я морочу голову нашей разведке?
— Теперь я и сам понимаю, что это чистый бред. А все-таки у меня гора с плеч свалилась, когда те решили вас убить.
— Убить?
— Ну да, ведь это доказывает подлинность чертежей.
— Кто «те»?
— Противники. Какое счастье, что я никому не говорил о своих дурацких подозрениях!
— Как они собираются меня убить?
— Об этом мы еще поговорим — они хотят вас отравить. Я вот что хочу сказать: теперь мы получили самое лучшее подтверждение всему, что вы нам сообщали. Не хватает только фотографий. Одно время мы попридержали чертежи, но теперь роздали их всем заинтересованным ведомствам. В Атомную комиссию тоже послали. Ну от них толку не добьешься. Заявили, что к ядерной энергии это отношения не имеет, и все тут. Но мы уж слишком на поводу у наших атомников и совершенно забыли, что могут быть другие, не менее опасные военные изобретения.
— Чем они собираются меня отравить?
— Поговорим сперва о деле, старина. Нельзя забывать об экономической стороне войны. Куба не может себе позволить производство водородных бомб, но что если они нашли такое же эффективное оружие ближнего действия, и к тому же дешевое? Вот в чем гвоздь — в дешевизне.
— Будьте любезны, скажите мне все-таки, как они собираются меня убить. Видите ли, у меня к этому вопросу чисто личный интерес.
— Ну конечно, я вам скажу. Просто мне хотелось сперва показать вам всю закулисную сторону и объяснить, как мы рады… поймите меня правильно, что ваши донесения подтвердились. Они собираются отравить вас на каком-то деловом обеде.
— Европейского коммерческого общества?
— Вот-вот, кажется так.
— Как вы это узнали?
— Мы проникли в их здешнюю организацию. Вы бы ахнули, если бы я вам порассказал, что там у вас происходит. Могу вам, например, сообщить, что дробь четыре погиб чисто случайно. Они просто хотели его припугнуть, как припугнули своим покушением дробь три. Вы первый, которого они всерьез решили убить.
— Какая честь.
— Знаете, в некотором роде это даже лестно. Показывает, что вы стали им опасны.
Вытягивая через соломинку остатки пунша из-под кубиков льда, ломтиков апельсина и ананаса, украшенных сверху вишней, Готорн громко причмокнул.
— Пожалуй, — сказал Уормолд, — мне лучше туда не ходить. — Он вдруг почувствовал какое-то разочарование. — А ведь за десять лет я не пропустил ни одного банкета. Меня даже речь там просили произнести. Фирма любит, чтобы я ходил на такие обеды. Она тогда считает, что я высоко несу ее знамя.
— Вы непременно должны пойти.
— Для чего? Чтобы меня отравили?
— Да вас никто не заставляет там есть.
— А вы когда-нибудь пробовали пойти на банкет и ничего не есть? И пить-то ведь все равно придется.
— Не подсыпят же они яду в бутылку вина. Вы бы могли прикинуться алкоголиком, который ничего не ест, а только пьет.
— Спасибо. Репутация моей фирмы от этого сильно выиграет.
— А что? Все люди питают слабость к алкоголикам, — сказал Готорн. — И, кроме того, если вы не пойдете, они заподозрят что-то неладное. Вы можете провалить мой источник. А источники надо беречь.
— Это что, такое правило?
— Вот именно, старина. И еще одно соображение: мы знаем, в чем суть заговора, но не знаем заговорщиков; нам известны только клички. Если мы их раскроем, мы заставим полицию их посадить. Тогда и вся организация будет разгромлена.
— Ну да, убийца всегда рано или поздно попадется. Вскрытие наведет вас на след, и тогда вы заставите Сегуру действовать.
— Неужели вы струсили? Такая уж у нас опасная профессия. Не следовало за нее браться, если вы не были готовы…
— Ну, прямо спартанка из хрестоматии, да и только. Возвращайся, с победой или пади в бою.
— А знаете, это идея! В нужный момент вы можете свалиться под стол. Убийцы решат, что вы умерли, а остальные — что слишком много выпили.
— Член Европейского коммерческого общества не падает под стол.
— Никогда?
— Никогда. Но вам кажется, что я зря так встревожен?
— По-моему, волноваться пока нет оснований. В конце концов, всю еду вы берете себе сами!
— Верно. Но в «Насьонале» закуска всегда одна и та же — краб по-мавритански. А это кушанье раскладывают на тарелки заранее.
— Вот краба не ешьте. Мало ли кто не ест крабов. А когда гостей начнут обносить блюдами, не берите того, что лежит к вам всего ближе. Это как с фокусником, который подсовывает вам нужную ему карту. Не берите ее, и все тут.
— А фокуснику все-таки удается всучить вам именно ту карту, которую он хочет.
— Вот что… вы говорили, кажется, что банкет будет в «Насьонале»?
— Да.
— Так почему бы вам не использовать дробь семь?
— А кто такой дробь семь?
— Вы что, не помните своих агентов? Да это же метрдотель в «Насьонале». Пусть он и позаботится, чтобы вам в тарелку ничего не подсыпали. Пора ему, наконец, отработать полученные деньги. Я что-то не помню, чтобы вы прислали от него хоть одно донесение.
— А вы не можете мне намекнуть, кто этот человек? Ну, тот кто собирается… — он запнулся на слове «убить», — собирается со мной это сделать?