Оставшись вдвоем с Беатрисой, он сказал:
— Ну вот. Скоро нашей конторе конец.
— Почему?
— Может быть, нам удастся окончить свои дни с честью, если я раздобуду список действующих здесь иностранных агентов.
— Включая и нас с вами?
— Ну нет. Мы с вами никогда не действовали.
— Не понимаю.
— У меня нет тайных агентов, Беатриса. Ни одного. Гассельбахера убили зря. В горах Орьенте нет никаких сооружений.
Характерно, что она не выказала ни малейшего удивления. То, что он ей сообщил, ничем не отличалось от любых сведений, которые ей надлежало занести в картотеку. Оценка этих сведений будет произведена Главным управлением в Лондоне. Он сказал:
— Я понимаю, ваш долг — немедленно сообщить об этом начальству, но я буду вам очень благодарен, если вы подождете до послезавтра. Тогда, надеюсь, мы добавим к этому что-нибудь настоящее.
— Если вы к тому времени будете живы.
— Конечно, я буду жив.
— Что вы задумали?..
— У Сегуры есть список иностранных агентов.
— Нет, вы задумали совсем не это. Но если вы умрете, — сказала она, и ему показалось, что голос ее звучит гневно, — что ж, как говорится, de mortuis… [49] и так далее.
— Если со мной что-нибудь случится, я не хочу, чтобы вы узнали из этих липовых карточек, каким я был мошенником.
— Но Рауль… ведь Рауль-то должен был существовать!
— Бедняга! Вот, наверно, удивлялся. Поехал покататься, как обычно, по-видимому, и пьян был тоже, как обычно… Надеюсь, что был пьян.
— Но он существовал!
— Надо же было мне назвать какое-то имя. Почему я взял имя Рауль — теперь уж и сам не помню.
— А чертежи?
— Я снял их с пылесоса «Атомный котел». Ну, теперь всем забавам конец. Будьте добры, напишите за меня мое признание, а я подпишу. Я очень рад, что они не сделали ничего дурного с Тересой.
Беатриса засмеялась. Она опустила голову на руки и смеялась. Она сказала:
— Ох, до чего же я вас люблю…
— Все это вам кажется ужасно глупым, правда?
— Глупыми кажутся мне наши в Лондоне. И Генри Готорн. Неужели вы думаете, что я бросила бы Питера, если бы он хоть раз, хоть один-единственный раз оставил в дураках ЮНЕСКО? Но ЮНЕСКО было для него святыней. Конференции по вопросам культуры были святыней. Он никогда не смеялся… Дайте мне носовой платок.
— Да вы плачете!
— Я смеюсь. Эти чертежи…
— Один из них — пульверизатор, а другой — двусторонний наконечник. Вот не думал, что специалисты не догадаются.
— Специалисты их и не видали. Не забывайте, ведь это разведка. Надо оберегать источники. Мы не можем допустить, чтобы подобные документы попадали в руки знающим людям. Дорогой вы мой…
— Вы сказали дорогой?
— У меня просто такая манера. Помните «Тропикану»? Как там он пел? Я еще не знала, что вы мой хозяин, а я ваш секретарь, вы для меня были просто милым человеком с красивой дочкой, и я вдруг поняла, что вы сейчас наделаете каких-то отчаянных глупостей с этой бутылкой шампанского. А я так смертельно устала от здравого смысла.
— Ну, меня вряд ли можно назвать человеком отчаянным.
— Они утверждают, что круг — это круг,
И мое безрассудство их просто бесит.
— Будь я человеком отчаянным, стал бы я продавать пылесосы?
— А я говорю, что ночь — это день.
И нету во мне никакой корысти.
— Неужели вы не знаете, что такое верность, как и я?
— Нет, вы человек верный.
— Кому?
— Милли. Плевать мне на людей, верных тем, кто им платит, тем, у кого они служат… Не думаю, чтобы даже моя страна заслуживала верности. В наших жилах смешано слишком много разной крови, но если мы любим, в сердце у нас — только один человек, правда? Разве на свете творилось бы столько гадостей, если бы мы были верны тому, что любим, а не каким-то странам?
Он сказал:
— Боюсь, что у меня могут отнять паспорт.
— Пусть попробуют!
— Все равно, — сказал он. — Теперь мы оба без работы.
— Входите, капитан Сегура.
Капитан Сегура сиял. Сапоги его сияли, пуговицы сияли и только что припомаженные волосы тоже сияли. Он был словно начищенное до блеска оружие. Он сказал:
— Я ужасно обрадовался, когда Милли передала мне ваше приглашение.
— Нам с вами о многом нужно переговорить. Но сперва давайте сыграем. Сегодня я вас непременно побью.
— Сомневаюсь, мистер Уормолд. Я покуда еще не обязан выказывать вам сыновнее почтение.
Уормолд раскрыл шашечницу. Потом он расставил на ней двадцать четыре маленькие бутылочки виски: двенадцать пшеничного против двенадцати шотландского.
— Это еще что?
— Выдумка доктора Гассельбахера. Мне хочется, чтобы мы сыграли одну партию в память о нем. Тот, кто берет шашку, ее выпивает.
— Хитро придумано, мистер Уормолд. Так как я играю лучше, я больше пью.
— А потом я вас догоню — и в выпивке тоже.
— Я бы предпочел играть обыкновенными шашками.
— Боитесь остаться битым? Или голова у вас слабая?.
— Голова у меня не слабее, чем у других, но, выпив, я могу вспылить. Мне было бы неприятно поссориться с будущим тестем.
— Милли все равно не выйдет за вас замуж, Сегура.
— Это нам еще надо обсудить.
— Вы играете пшеничным. Пшеничное крепче шотландского. У вас будет преимущество.
— Я в нем не нуждаюсь. Я буду играть шотландским.
Сегура повернул шашечницу и сел.
— Почему вы не снимете пояс? Вам будет удобнее.
Сегура положил пояс с кобурой на пол возле себя.
— Ладно. Я буду сражаться с вами голыми руками, — сказал он весело.
— Пистолет у вас заряжен?
— Конечно. Мои враги не дадут мне времени зарядить пистолет.
— Убийцу Гассельбахера нашли?
— Нет. Он не из уголовного мира.
— Это Картер?
— После того что вы мне сказали, я, конечно, навел справки. Во время убийства он был с доктором Брауном. А разве мы можем не верить президенту Европейского коммерческого общества?
— Значит, и доктор Браун числится у вас в списке?
— Разумеется. Ну, а теперь начнем.
Как это знает каждый игрок, шашечница пересекается по диагонали надвое «большой дорогой»: это линия обороны. Тот, кто держит под обстрелом эту черту, берет в свои руки инициативу, пересечь ее — значит перейти в атаку на противника. Сегура выбрал дебют «Вызов» и уверенно начал игру, двинув бутылочку в центр доски. Он не обдумывал ходов; он едва глядел на доску. Раздумывал и медлил Уормолд.
— Где Милли? — спросил Сегура.
— Ушла.
— И ваша прелестная секретарша тоже?
— Да, они ушли вдвоем.
— Положение у вас с самого начала неважное, — сказал капитан Сегура. Он ударил в центр обороны Уормолда и выиграл «Старого Тейлора». — Ну что ж, выпьем первую, — сказал он и осушил бутылочку. Уормолд отважился на ответный маневр, чтобы взять противника в клещи, и сразу же потерял еще бутылочку, на этот раз — «Старого Форестера». На лбу Сегуры выступили капельки пота; выпив, он откашлялся. Он сказал:
— Уж больно смело играете, мистер Уормолд. — Он показал на доску. — Вам следовало взять ату шашку.
— Можете меня фукнуть, — предложил Уормолд.
Сегура призадумался. Он сказал:
— Нет. Лучше уж вы берите мою шашку.
Марка была непривычная — «Кэрнгорм»; виски обожгло Уормолду язык.
Некоторое время они играли с необычайной для них осторожностью и не брали друг у друга шашек.
— А Картер все еще живет в «Севил-Билтморе»? — спросил Уормолд.
— Да.
— Вы установили за ним слежку?
— Нет. Какой смысл?
Уормолд цеплялся за бортовое поле, настаивая на своем уже отбитом обходном маневре, но шансов у него оставалось немного. Он сделал неправильный ход, позволивший Сегуре двинуть защищенную шашку на поле Е5 и, потеряв возможность спасти свою шашку на ноле В6, пропустил Сегуру в последний ряд; тот вышел в дамки.