Потом мать сказала, что Милка позвонила ей потому, что не смогла до меня дозвониться.
— Ты меня слышишь? — спросила она.
— Ага, — сказал я. У меня перехватило дыхание. — А что он делает в Багдаде? Что он там делает?
— Да он теперь…
— Почему он исчез, мать его так! — продолжал я, адресуясь к нему через неё.
— Э-э… — Моя мать взяла паузу, как будто её смутило, что я перед ней ругаюсь, и она теперь думает, не сделать ли мне замечание. — Э-э… Милка сказала, что он там впал в какую-то депрессию, что он ни с кем не хотел контактировать, что сейчас он пьет какие-то американские таблетки, да она и сама толком не знает, как объяснить…
— Американские таблетки! — я чуть не расхохотался. — Пьет американские таблетки?!
— Э! Я просто передаю тебе, что она мне сказала… Что он впал в эту депрессию, потерял мобильный и компьютер, всё потерял, или у него украли, он сам не знает…
— Что пьет американские таблетки… — повторял я как верх абсурда, а она продолжала пересказывать, что говорила Милка: что его спас какой-то англичанин, отвез к себе и заботился о нем, что Борис только лежал, что ничего не мог с собой поделать… И она сказала, что и Милка тоже не знает, как это объяснить, но что сейчас ему лучше… И сказала, что он там останется, работать на англичан, на какое-то их телевидение…
— Как же она сказала… Чтобы он им искал, что они будут снимать… На местности… Что-то про местность, а потом какое-то их слово… Э-э, да, вот — местный продюсер. Он будет везде ездить и всё узнавать, потому что он же знает арабский.
— Я знаю, что он знает арабский!
— А, вот видишь, повезло ему с этим, — продолжала она. — А знаешь, я под конец хорошо её на место поставила, Милку-то… Я ей говорю, вот сейчас у твоего сына есть работа, да ещё и у англичан, наверняка они хорошо платят, а мой-то сын работу потерял, и всё из-за твоих скандалов. А она мне, да что с тобой, да хотела бы я увидеть тебя на моём месте… И что ведь он там мог и умереть. И всё в таком духе, ты её знаешь, а извиниться и не подумала.
— Послушай…
— Да я-то из-за неё так разнервничалась! — продолжала она. — И тут уж я и высказала, что хорошо бы ей было извиниться, и через газеты, и через телевидение. Как она на тебя напала, так…
— Перестань говорить о ней! Перестань говорить о себе!
— Да что это с тобой? — удивилась она.
— Ох… я с ума сойду, — тихо всхлипнул я, обращаясь в основном к самому себе.
— Сынок, не надо ещё и тебе с ума сходить, — сказала она. — Хорошо, что он жив, что не висит на твоей совести… Я тоже, знаешь, корила себя, что дала ему твой номер. Никому больше не дам, я так и сказала. Правда, знаешь, теперь никто и не спрашивает.
Меня сводило с ума то, как она говорит, то, что она считает нужным сказать всё. Она и Милка казались мне очень похожими друг на друга, так же как и я с Борисом.
— А она что-нибудь ещё сказала о нем?
— Я так из-за нее разнервничалась, что больше ни о чём не спрашивала…
Вот так.
Я тупо смотрел перед собой, не зная, что бы я должен был чувствовать. Радоваться? Смеяться?
Он выбил из-под меня стул, я упал, и сейчас всё будет выглядеть шуткой. Ничего. Позвонил.
— Ну, хорошо! — сказал я. — Хорошо!
Я положил трубку.
Если бы он погиб, подумал я, всё это говно выглядело бы не столь бессмысленным. Тогда я подумал, может, поехать туда, в Багдад, и убить его?
Я увидел, как иду по пустыне. Солнце бьет мне в затылок. Чувствую давление в ушах. Подхожу к нему и…
Но — всё хорошо, он объявился, всё кончено, повторял я, как будто перекликаясь сам с собой. Звучало всё это гулко, как голос из динамиков в каком-то пустом, заброшенном зале.
Я слышал ещё только сердце, как оно стучит, как будто с перебоями…
Неужели с перебоями, неужели и правда с перебоями?!
Неужели это то, что я думаю? Сердце? — Я подумал, не вызвать ли скорую… Потом взял пиво, выпил таблетку успокоительного, обычную, потому что до американских не дорос, и… Я выпил их довольно много, с пивом… И успокоился.
И увидел себя, как подхожу к нему и… — Хорошие таблетки, хоть и наши, — говорю.
Смеялся я во весь голос.
Когда Саня пришла и увидела пустые банки, ей смешно не было.
Дарио, естественно, воспринял новость иначе.
Наконец-то у него был материал для подтверждения того, что Борис исчез в Ираке фиктивно, что я намеренно публиковал фальшивые репортажи… Потому что уже давно был коррумпирован ГЕПом, который для этой спецоперации выделил большую сумму денег, а потом я включил в игру и Бориса, при этом мне, видимо, ассистировала и сама Милка, публично нападая на меня для того, чтобы всё выглядело как можно убедительнее, и таким образом мы провернули неслыханную публичную манипуляцию и вместе поделили геповские бабки… Звучало это всё именно так, как любит публика: грандиозный заговор.