Мы постоянно разоблачали геповские подземные каналы монополизации рынка. У проклятого ГЕПа имелись свои тайные фирмы. Они подкапывались со всех сторон, воровали у нас темы и публиковали их первыми. Имелись подозрения, что кто-то из нашей редакции работает на них и сообщает о наших сенсациях. Для того чтобы нас деморализовать, они покупали наших журналистов, предлагая им невероятные суммы. То и дело кто-то исчезал, и мы о нем больше не упоминали. Руководство ПЕГа отвечало на эти подлые атаки тактикой сжигания мостов: каждый журналист из тех, с кем мы сотрудничали, должен был написать несколько текстов против геповцев, в которых следовало остро полемизировать с ними, называть их бандитами и иностранными шпионами для того, чтобы в будущем закрыть им дорогу к тем, кого они с жаром оплевывали. Нам не нужны были rafting и paint-ball… Журналистская война была наш team building.
Мне удалось отличиться в журналистской войне еще до того, как я понял тактику сожженных мостов. Теперь я был прочно привязан к ПЕГу, как оно и бывает в маленьких странах, где пространство для манёвра слишком узкое.
Секретарь держал в руке какой-то документ и оглядывал нас через очки.
Главный немного удивленно спросил: — Есть добровольцы?
Я посмотрел на Дарио, тот заерзал на стуле, похоже, готовился вызваться, но не был уверен, нет ли у кого-нибудь каких-то преимуществ перед ним. Он знал, что выступить на антигеповскую тему это большая честь. В конце концов он поднял два пальца и преуспел.
Должно быть, и я когда-то был таким, подумал я. Пока не понял… По правде сказать, пока нас не купил хозяин. Этот теннисист-неудачник… Который в военное время для отдыха и сохранения формы играл с бывшим президентом, подыгрывая ему, за что тот наградил его дешевыми акциями нескольких государственных фирм.
Эх, в те времена президент лично редактировал программу новостей на телевидении, заставив нас стать борцами за правду, а тиражи свободных СМИ постоянно росли. Но когда мы добились демократии, правда стала доступнее… Тираж рухнул, и недавно ставший привилегированным теннисист нас докапитализировал. Я, наивный, был этим изумлен, это показалось мне нелогичным, видимо в соответствии с какой-то эмоциональной логикой, потому что я думал, что мы боремся против… Против чего… Но с точки зрения экономики дело было ясным: у нас денег не было, а у него они были.
Теперь я наконец работаю здесь, став просто борцом за свою зарплату.
Беру тот самый кредит.
Демократические процессы способствовали снижению процентной ставки.
Три иракских Скада предназначались американо-британским конвоям, продвигающимся в направлении границы. Они упали один за другим после полудня, за двадцать минут до того, как я прибыл на место промаха. Прошу тебя, напиши про меня — Борис Гале, непосредственно с места промаха… Место события это другое, а на войне можно прислать сообщение только с места промаха. То есть если в тебя попали, то ты ничего и не сообщишь. Это надо было бы объяснить читателям… Значит, с места промаха сообщает наш… Ладно, знаешь, напиши что хочешь, это же твоя работа.
Со мной на месте промаха были еще двое. Итальянцы, я напросился к ним в джип как бедный журналист.
И как я уже сказал, мы приехали прямо туда. Но нас тут же развернули обратно. Все были в полном АКБО-снаряжении, с противогазами, в резиновых перчатках и резиновых сапогах.
Резина, резина, резина. Вот моё сообщение.
Ничего, промах.
Резиновые сапоги на песке, огромное небо.
Сказать нечего.
Нас выгнали те военные в резине.
И мы понеслись по пустыне, бай, бай.
Мы обсудили темы следующего номера. Я предложил интервью со старым экономистом Оленичем.
— Этот дед — свидетель всех наших экономических реформ, — сказал я.
Молчание.
— Старик знает массу всяких историй, — добавил я.
На эти истории Перо Главный кивнул.
И под конец самое трудное…
Когда коллегия закончилась и все потянулись к выходу, Главный меня спросил: — А наш человек в горячей точке?
— Да? — Я посмотрел на него, ожидая, пока все выйдут.
— Этот парень, в Ираке, он ещё там?
— Да, да, — сказал я.
Я долго подавлял в себе это. Пришло время во всём признаться.
Я посмотрел на Главного: подождал, когда он навалится… Что точно ему сказать?
Я не знал, с чего начать… Тот парень, которого мы послали в Ирак, у него не было журналистского опыта, но он учил арабский и уже побывал на войне… Я его расхваливал, сперва Секретарю. — И откуда ты его выкопал? — спросил он меня, впечатленный тем, что тот знает арабский… — Ты ж меня знаешь, — сказал я. Я был известен тем, что выкапывал людей.