Она потряхивала головой и играла на воздушной гитаре, а потом заметила меня за спиной и стыдливо улыбнулась.
— Сладкая моя, — сказал я тихо, как какой-нибудь педофил. И поцеловал её в щеку.
— Ох, ох, — сказала она. — Мне не надо быть сладкой. Я должна выглядеть… дерзко.
— Сорри, я не сообразил…
— Ладно, ладно, — сказала она. — Мне пора идти.
— Уже?
— Ты проспал два часа.
— Ого!
— Сегодня пройдем целиком всё, первый раз.
— Всё будет о’кей, — сказал я и обнял её.
Она уже два месяца репетирует спектакль «Дочь Кураж и её дети». Её первая главная роль на большой сцене. Режиссер Инго Гриншгль, который сделал своего рода свободную обработку Брехта. Саня была «дочь Кураж», а «дети» был её бэнд, с которым она выступала на линии фронта. Всё происходит в годы некой «тридцатилетней войны». Действие проскальзывало из семнадцатого века в двадцать первый. Всё было немного хаотично, как и бывает у авангардистов. Всю эту историю я до конца не понимал, но, как говорится, в этом что-то было.
Дочь Кураж — певица, frontwoman бэнда… Единственное, чего хотел бэнд, это «жить и играть», а некую Комору, которая организовывала им концерты, заботили имидж армии и трактовка войны. «Дочь Кураж и её детей» показывали по всему «восточному фронту», а неприятель «не любил ни рок, ни Запад», так что создавалось впечатление, что бэнд играет какую-то роль в столкновении культур. Неким высшим сферам, где действовала Комора, такие понятия были необходимы. «Дети» обо всём этом, разумеется, ничего не знают, и бэнд выступает на пустошах и заброшенных полях перед военными, хотя большинство солдат охотнее слушали бы что-то другое, весёлое или патетичное, для души, а не этот их punk-rock… Со временем бэнд приспосабливается к публике и начинает исполнять песни по заявкам. Дочь Кураж соглашается на всё, только бы сохранить бэнд, потому что некоторые из музыкантов хотят присоединиться к армии и попробовать свои силы в настоящей борьбе. Она пытается остановить их даже с помощью секса, но бэнд продолжает редеть, и в конце концов она остается только с ударником и продолжает выступать как панк-стриптизерша… В конце спектакля, под дикие звуки взбесившегося барабана, она должна показать обнаженную грудь. После этого всё тонет в темноте.
Инго выбрал Саню, потому что на прослушивании надо было показать сиськи, которые фигурировали в последней сцене, а известные актрисы объявили бойкот такому унижению. Заявились только начинающие и пара эксгибиционисток. Так Саня получила свою первую главную роль, и тут же посыпались остроумные комментарии про этот единственный случай, когда роль официально отдали актрисе за красивую грудь. Саня знала, ей надо сыграть блестяще, иначе её карьера на самом старте пойдет то вкривь, то вкось, а сама она в нашем небольшом театральном сообществе станет метафорой сисек в главной роли.
— Всё будет о’кей, — повторял я.
Мои руки лежали у неё на плечах.
— Ерман и Доц… — покачала она головой, — и их безумства… Столько времени впустую потратили.
Она мне уже об этом рассказывала: поскольку Инго не знает хорватского, Ерман и Доц с самого начала не спешили учить текст. На репетициях они играли Брехта в собственной интерпретации: «Куда потом махнем?», «Сил нет это дальше терпеть!», «Давай завалимся в „Лимитед“?», «Чего ты на меня так уставился?», «Ты только посмотри на этого немца, прямо как будто мы играем в дополнительное время…»
Инго жестикулировал, болел за них, требовал энергии, абсолютного вживания в роль. Он был уверен, что работает с настоящими профессионалами. Однако случилось так, что и Ерман, и Доц недавно одновременно претерпели крушение брака. И теперь, залечивая раны, ночи напролет проводили на каком-то пришвартованном к берегу Савы катамаране, объявившем себя диско-клубом, а на репетиции приходили полуживыми. Физическую часть своих ролей они еще так-сяк отрабатывали, но на текст у них сил уже не хватало. Саня чувствовала себя ябедой-зубрилой, когда говорила им: «Если станет солдатом, ляжет под землю, это ясно. Он слишком храбр… И если не будет умным… Будешь ли ты умным?» И слышала в ответ: «Да не переживай ты, сейчас оставь меня в покое, а с завтрашнего дня всё пойдет нормально… Ты гони сейчас дальше, как будто я тебе ответил…»
И так продолжалось до тех пор, пока Ерман и Доц не расслабились настолько, что стали в своих репликах употреблять такие слова, как «дебакл», «бэд», «аспирин», и однажды Инго (которому, видимо, показалось странным слово «аспирин») решил сравнить их реплики с текстом. Хотя он не знал ни слова по-хорватски, ему сразу стало ясно, что здесь что-то не так. С того дня он всегда берет с собой на репетицию ассистентку, которая контролирует произносимый текст, и теперь, чтобы компенсировать упущенное, работа пошла серьезно.