— Давай, — просто согласилась Сосулька.
И мне понравилось, как она согласилась. И что спасибо Мамалыге не сказала, тоже понравилось.
Ленька и Валерка выбрались из толпы. Потный Валерка держал в кулаке скомканные билеты.
— Уф, братцы, — запыхтел он, — чуть не задавили…
— Такого задавишь, как же! — сказал Мамалыга и взял у него билеты. — В каком ряду будем сидеть?
— Места что надо. Будь спок, Жора, — утешил его Валерка, отирая лоб, и повернулся к Юле: — А я тебя знаю: ты из четвертого «Б». Точно? А меня зовут Валерий. Так же, как и Чкалова. Чкалова знаешь?
— Еще бы, — сказала Сосулька и улыбнулась.
А Леньке эти разговорчики, видно, совсем не понравились. Он оттеснил Валерку:
— Пошли, пошли, через десять минут начало…
Валерка тоже заспешил:
— Пошли, пошли. Сейчас вы такую кинуху увидите, братцы! Я уже два раза ходил!
Мы заняли места в десятом ряду. Юля села между мной и Ленькой. Валерка и Мамалыга — сбоку от меня.
Узкий длинный зал «Бомонда» был набит до отказа. Одни мальчишки и девчонки.
Мурадян уже суетился здесь:
— Нэ шуми! Занимай место согласно билет! Ти-хо!..
В первом ряду я неожиданно увидел вдруг Мишу. Сумасшедшего Мишу с Привоза. Миша сидел, прикрыв рукой глаза, и словно дремал в ожидании сеанса. Балалаечки при нем не было.
— Жорка, — толкнул я Мамалыгу, сидевшего рядом. — Ты погляди, Жора, кто в первом ряду сидит. Узнаёшь? «Миша режет кабана, Миша задается…»
Мамалыга увидел Мишу и толкнул Валерку:
— Глянь, Валерка, кто в первом ряду сидит…
Валерка приподнялся и, увидев Мишу, ничуточки не удивился:
— А что, разве Миша не человек? Что ему, уж и кинуху нельзя посмотреть?
Погас свет. Аппарат высветил на полотне белый квадрат экрана, и под веселенькую такую музыку перед нами появилась «девушка моей мечты».
— Марика Рокк, братцы! Марика Рокк! — заерзал на своем месте Валерка.
— Тише, ты!.. — цыкнул на него Мамалыга.
Рыжая, с большим, густо накрашенным ртом, Марика Рокк, пританцовывая, делала вид, будто бы продает цветы, и пела: «Айн дер нихт! Айн дер нихт! Айн дер нихт!..» — а возле нее вертелись два чудака в узких красных панталонах и делали вид, будто хотят друг друга изуродовать из-за этой самой Марики. Они хватали друг дружку за грудки и пыжились, как воробьи возле лужи в пасмурную погоду. Разойдутся, повертятся возле рыжей Марики, заглядывая ей по-собачьи в глаза, и снова наскакивают друг на друга.
«И долго они так будут выпендриваться?» — подумал я про себя. Но вот уже другие молодчики, с усами, в белых фраках, подхватили Марику на крышу фургона и везут куда-то по улицам города. Куда? А бес его знает! И Марике тоже неинтересно знать, куда ее везут. Широко улыбаясь накрашенным ртом, Марика не теряет времени и продолжает танцевать прямо на крыше фургона: «Айн дер нихт! Айн дер нихт! Айн дер нихт!..»
Ага, кажется, приехали. В ресторан. За столиками жирная, прилизанная публика. Орут, приветствуют свою Марику. Когда же это она успела переодеться? Ну и чудеса!..
«Айн дер нихт! Айн дер нихт!» — поет Марика, отчебучивая чечетку прямо на столах. И вот уж ей подпевает весь зал ресторана: «Айн дер нихт! Айн дер нихт! Айн дер нихт!» — поднимаются, тянутся бокалами к Марике. Ну вот, всю жратву на столах заслонили своими животами. Вон там, по-моему, курица стояла. А рядом на столе — поросенок, зажаренный в целом виде. И еще, кажется, рыба заливная с белыми кружочками яиц… «Айн дер нихт! Айн дер нихт! Айн дер нихт!..»
Я повернул голову и увидел, что Сосулька тихо, вполголоса, подпевает рыжей Марике. И ногой слегка притоптывает в такт песенке: «Айн дер нихт! Айн дер нихт!..» Так же, как те на экране. Это мне уже совсем не понравилось. И я отодвинулся поближе к Мамалыге.
И вдруг в зале раздался дикий, нечеловеческий рев:
— Гады-ыы!! Ы-ыыы!..
Кричали в первом ряду. Зал оцепенел.
А на экране вдруг появилась огромная, разлапистая тень Миши. Он шел прямо на экран. И на полотне страшно вырисовывались его растопыренные, огромные, скрюченные пальцы. Как щупальца осьминога.
«Айн дер нихт! Айн дер нихт! Айн дер нихт!» — продолжала петь Марика. Но вот уже Мишины пальцы впились в сытую, упитанную морду толстяка на экране и рванули полотно вниз.
Свет на экране погас. Наступила гробовая тишина. Потом в темноте раздалась басистая команда Мурадяна:
— Свэт! Свэт зажгит!..
Включили свет. У первого ряда было слышно глухое сопение: это Миша запутался в полотне рухнувшего экрана.
Бледный, взъерошенный Мурадян в очках — вместе со всеми он смотрел фильм и в суматохе забыл снять очки — помог Мише выпутаться из полотна, взял его под руку и повел к выходу, успокаивая: