А Ленька разбежался, да как щелк шляпу Пашкину, так и полетела, как ворона мокрая.
Затеял он собрать камешков и Пашку отстреливать. Засели мы на березу и оттуда метим.
Почесываться стал Пашка. Ворочается. А Ленька… вот меткий!
— Вот те блоха!
— Ага! Кусается!
— Получи вошку!
— Вот тебе таракан!
Мычит Пашка, не соображает, что такое. — А Ленька градом:
— Вот те клоп!
— Вот те вошь!
Кусаются камешки. Пашке покою нет. Поднялся. Лохматый — узнать трудно. Стал монатки свои собирать. Поплелся. Пятка Пашкина сама по себе, а бареточка сама по себе.
Эх, Пашка, Пашка, дрянь ты паршивая!
В училище мы в середине второго урока пришли — безобедниками остаюсь.
В этот день еще одного купца ограбили. Вот молодцы какие: все по купцам самым богатым. Деньги тысячами отбирают. А не себе берут, — в комитет, свой, — в Москве у них комитет. И все с электричеством. И поди знай, где живут.
Ищут городовые, а найти не могут.
Тайное у них дело — важное. Не в том, чтобы купцов грабить — это так только, а главное — против царя они.
Оказывается: все, что худое на свете, так от царя и от богачей.
А они все хотят устроить, чтобы без богачей обойтись.
Митрия Михайлова сын говорит, что по всей России такие люди есть и за границей.
А комитет у них в роде начальства. Всем этим делом управляет тайно. А дело это не только для нас — на весь свет — большое дело. Вот оно и до нашего города докатилось. Во как!
Ленька сегодня с утра пропадал. И в шалаш не заглядывал. Где путается? Пошли мы с Серегой за рябиной в ихний огород — глядим: шагает Ленька по переулку быстро-быстро. Мы навстречу, а он:
— Идем. Чего знаю!
В шалаш шагаем изо всех сил, даже под косточкой больно. Ленька ловкий. Он всегда чего-нибудь знает.
Сели в шалаш, дух переводим — ждем, чего скажет.
А он говорит:
— Ломать шалаш надо.
Вот так — так!
Мы молчим.
— Ломать. Нельзя в шалаше!
А Серега, бледный весь, схватился обеими руками за шалаш.
— Не дам! — говорит.
И я тоже про себя думаю: не дам, ни за что не дам. Мало что Ленька выдумает!
А Ленька шипит:
— Я те не дам, дурова голова. Говорю, ломать надо. Что ты знаешь! Нельзя в шалаше — пуля хватят. В котле жить будем!
— В котле?!
— Ну да, в котле. У вас котел за баней. В котле будем жить. А шалаш ломать.
Жалко мне шалаш стало. Зачем ломать? Уж если надо в котле жить, так в котле будем, а шалаш пускай.
— Дураки, дураки, что вы знаете? Вот дураки. Говорю: нельзя в шалаше, в котле надо. Они в котле живут!
— Они?
— Кто они? Кто?
— Они.
— Кто? Кто? Говори!
— Дурак, нельзя говорить, пуля будет.
Вот сказал! Откуда это он? Вот Ленька!
— Да ты что? спятил? видел?
— Сам спятил!
— Неужто видел ты?
— Дурак, был у них — не то что видел. В котле живут. На пыльном, на погорелом.
— Врешь ты.
— Сам врешь! А это что? Врешь?
Тут Ленька из кармана кулак выдернул, разжал и опять в карман. А там мигнуло чего-то серебряное.
— Что, что? показывай!
— Разве можно так, дурья башка, иди ближе.
Мы сгрудились коленками и лбами друг в друга так и впираемся, дышим часто. А Ленька мучает, не показывает. Знает, что важная у него штука.
Вынул кулак и опять раскрыл на минутку. Опять блеснуло чего-то.
— Да не жиль — показывай!
Под конец Ленька раскрыл руку.
— Только не трогать, осторожнее, а то стрельнет!
В кулаке у него маленькая-маленькая штучка — наполовину золотая, наполовину серебряная, красивая-красивая.
— Чего это, Леня?
— Пуля!
И спрягал.
— Да дай посмотреть — какая! Что, тебе жалко?
— Нельзя, нельзя, не велели!..
Мы так и сидим обалделые. И спросить чего — не знаем.
Вот какой Ленька! Вот чего может. Он ловкий.
А он помолчал и показывает:
— Вот полтинник есть.
Полтинник?..
Мы совсем обалдели. А ну как еще что покажет! Страшно нам даже стало Леньки. Словно он не тот, а другой. И на самом деле другой. Важный. Знает чего-то. Много, видать, знает, — не говорит. А может нельзя сказать — может ему пуля за то будет немедленная?