Конечно, я описывал свои скромные успехи не без иронии. Я говорил о своей бедности, как тот, кто говорит: я беден, и дворецкий мой беден, и садовник беден, и шофёр… Но когда я вспоминал об унижениях, которые мне пришлось претерпеть в детстве и юности как сыну предателя, я заводился и голос мой звенел. Результат был неожиданным. Вместо того чтобы озлобиться в ответ на мою иронию, брат почувствовал ко мне жалость:
— Да, я понимаю, вам там было несладко. Когда я был маленьким, я часто видел, как отец потихоньку плакал. Теперь я понимаю почему.
Он искренне сочувствовал мне, а я, не зная, как быть, продолжал по инерции в том же тоне:
— Только недавно мне удалось купить небольшой участок земли в нашем родном Андонге. Конечно, он совершенно ничтожный по сравнению с тем, чем мы когда-то владели. Кроме того, я построил дачу на берегу Восточного моря. Но это тоже — так, жалкая хижина.
— Я слышал, — сказал брат, — что подлые плутократы скупили почти все живописные места, застроили их своими виллами и развлекаются там со шлюхами.
Я понял, что продолжать иронизировать бесполезно, — мой наивный брат был совершенно невосприимчив к иронии. Тут неожиданно вмешался господин Ким:
— Профессор Лю говорил, что вы — очень богатый человек по нашим меркам. Что у вас больше миллиона американских долларов и что вообще положение университетского профессора на Юге и на Севере даже сравнивать нельзя!
Упоминание о миллионе долларов было для брата как гром с ясного неба. Сочувственное выражение сменилось на его лице полной растерянностью. Но уже в следующий момент он налился краской и выпалил:
— А, так значит, ты всё это время похвалялся богатством?!
— Да нет, — ответил я. — Я просто рассказывал, как я живу. И господин Ким правильно говорит: таких профессоров, как я, на Юге очень много.
Я защищался, но на самом деле мне было стыдно и неловко. Чтобы скрыть своё смущение, я полез в чемодан и достал оттуда бутылку и пакеты. Перед тем как ехать сюда, я побывал в нашем родном Андонге, чтобы купить тамошнего соджу[20] и местных плодов — каштанов, фиников и сушёной хурмы. Я хотел передать их брату для поминальных церемоний, но дело было не только в этом: я надеялся почему-то, что они помогут нашему сближению. И потому сейчас, чувствуя, что отчуждение и враждебность между нами возрастают, я вспомнил про эти дары и полез за ними.
Первым делом я достал керамическую бутылку с андонгским соджу.
— Это из Андонга, — сказал я, всячески подчёркивая название города. — Я привёз его, чтобы вы могли помянуть отца.
Похоже, что брат не понял смысла подарка. Он принял бутылку безо всякой охоты, пробурчав при этом:
— У нас на Севере полно отличного алкоголя, зачем было это тащить?
А завидев остальное, он даже рассердился:
— Ну а это-то зачем? Или ты думаешь, что у нас даже каштаны не растут?
Я постарался ответить как можно мягче:
— Это соджу сделано на воде из родного города отца — Андонга. Сначала я думал взять рисового вина оттуда, но потом решил, что соджу будет лучше: рисовое вино могли с тех пор начать делать другим способом. Конечно, у вас много разных напитков, и наверняка хороших, но ты пойми, этот-то ведь из Андонга. И остальное оттуда же. Каштаны — с деревьев, что растут за нашим домом, а финики — с холма, где наше родовое кладбище, прямо за рынком. А хурму собрали и высушили в Сосновой долине, это сразу за горой, что поднимается над городом. Это всё из его детства. И ты знаешь — он ведь даже взрослым и занятым человеком часто приезжал в Андонг, чтобы побродить там по холмам. А представь, как он тосковал по родным местам все сорок лет на Севере!
Можно было не продолжать: брат молчал, потупив голову.
— Раз уж вы там не делаете поминальных ниш, то положи это ему на могилу, — закончил я. — И поверь, мне очень жаль, что я не могу сделать это сам.
— Ладно, сделаю, — ответил он очень просто, безо всякой враждебности.
Мы снова были братьями.
Вскоре он заторопился, стал паковать всё, что я ему привёз, говоря, что у него есть тут ещё дела. При этом он даже не сказал, что постарается ещё раз меня увидеть, хотя знал, что я завтра улетаю в одиннадцать утра. Мне, конечно, не хотелось его отпускать так быстро, да и он, похоже, несмотря на все дела, всё-таки хотел побыть со мной ещё. Я предложил пообедать вместе. Он согласился, и мы пошли в ближайший ресторан. Ресторан оказался самым скромным — я специально предложил его выбрать господину Киму, чтобы брат не подумал, что я опять хвастаюсь богатством. За обедом мы выпили, и натянутость в нашей беседе стала постепенно исчезать. Брат тянул стакан за стаканом, а я подливал и, разглядывая его, думал: нет, он всё-таки нашего рода.
20
Наиболее распространённый корейский алкогольный напиток. Служит также и для поминовения усопших.