Все это туристское стадо, в зависимости от интересов и вероисповедания, надо было грамотно рассортировать и удовлетворить. Обслужить по высшему разряду.
В области религиозных чувств, как известно, требуется деликатность особого свойства. И тут сотрудники экскурсионного бюро «Тропой Завета» проявляли себя подлинными виртуозами своего дела. Скажем, ведете вы группу православных христиан из города Переяславля-Залесского. Смело объявляйте название экскурсии – «Тропою Нового Завета». Но упаси вас Бог маршрут, по которому вы повели стайку религиозных евреев из каменец-подольского общества «Возвращение к корням», назвать «Тропою Ветхого Завета».
В том-то и фокус.
Вот вам невдомек, а евреи свой Завет отнюдь не считают ветхим и непригодным к использованию. Наоборот – по их мнению, он отлично сохранился в течение всех этих хлопотных тысячелетий, а за последние лет пятьдесят так прямо засиял, как новенький, и подтверждает это на данном, нарезанном самим Всевышним дачном участке земли существование еврейского, вполне половозрелого государства... Словом, тончайшая, деликатнейшая материя, лезгинка на острие кинжала, балансирование с шестом на канате, фокус с удавом на шее, раздувающим кольца...
Легче и приятнее всего было вести группу, сколоченную из ядреного бывшесоветского среднетехнического атеиста. Эти не знали ничего, путали Иисуса Христа с Саваофом, деву Марию с Марией Магдалиной, задавали кромешные вопросы, крестились на Стену Плача и оставались довольны любыми ответами экскурсовода.
Стоит ли удивляться, что, завершив трудовую неделю и вешая в преддверии шабата[3] увесистый замок на дверь конторы, ведущие экскурсоводы Иерусалима – охальники, насмешники, циники, – на традиционное субботнее приветствие «Шабат шалом!» ответствовали бодро:
«Воистину шалом!»...
3
Поднимаясь в лифте, она достала из сумки ключи от двери офиса.
Даже здесь, на стенке кабины лифта, было наклеено объявление миссионеров новой секты, распространителей загадочного продукта «Группен-кайф».
Все эти объявления-призывы носили истошный характер, словно призывали к насильственному захвату каких-то жизненно важных государственных ценностей. Правда, ни в одном из объявлений не уточнялось – каких именно, и это смущало и сбивало с толку: так, будто ночью тебя разбудили безумным воплем «горим!!!» – а где и кто горит, куда бежать, кого спасать – упорно не сообщают.
Почти все объявления начинались призывом: «До каких пор?!» Или: «Сколько можно?!» – а дальше уже все зависело от изобретательности и авантюрных наклонностей миссионеров-распространителей. Вот несколько образчиков таких объявлений.
«До каких пор хозяева будут издеваться над олим,[4] наживаясь на нашем тяжком труде?! Всем, кому надоело хрячить на израильтян, мы предлагаем участие в новом перспективном бизнесе. Здоровье! Высокие заработки! Расслабление и хорошее настроение!!!»
«Сколько можно прозябать в нищете и унижаться?! Мы готовы указать вам путь к настоящему богатству! Вы будете иметь деньги и высокую потенцию, отличные успехи в бизнесе и чувство удовлетворения жизнью!»
Или просто: «Сколько можно?! К нам и только к нам! Перспективная фирма! Высокие заработки! Железное здоровье! Бездна свободного времени!!!»
Витя был уже на работе. Он стоял, навалившись круглым животом на световой стол и, старательно сопя, вырезал ножницами из журнала «Ле иша» непристойную карикатуру на премьер-министра. Увидев Зяму, он просиял всей своей лохматой физиономией старого барсука и проговорил нежно:
– Зямочка, какого хера ты приперлась ни свет ни заря?!
Их ждал обычный тяжелый день: тридцать две еженедельные газетные полосы, которые они делали вдвоем, плечом к плечу перед компьютером, вот уже пятый год...
Редакция их газеты (или, как оба они гордо говорили – «офис») обреталась в шестнадцатиметровой комнате, снятой на одной из самых грязных улочек, в самом дешевом районе южного Тель-Авива.
Это обшарпанное трехэтажное здание в стиле «бау-хауз», выстроенное в конце тридцатых, предназначалось для сдачи внаем всевозможным конторам, бюро, мастерским и мелким предприятиям, если, конечно, можно назвать предприятием престижный салон «Белые ноги», занимавший весь третий этаж.
(Кстати, отнюдь не все сотрудницы этого заведения могли предоставить клиенту обещанный в меню деликатес, а именно – белые ноги. Среди обслуживающего персонала трое были маленькие таиландки, глянцевые, как желтые целлулоидные куклы, две горластые, чернявые и горбоносые дщери то ли иранского, то ли марокканского происхождения, а также Света и Рита, славные девушки из Минска на сезонных заработках.)
На двери редакции висела табличка с текстом, набранным Витей на «Макинтоше» скромным, но респектабельным шрифтом «Мария»:
«ПОЛДЕНЬ» —
литературно-публицистический еженедельник.
Прием авторов по воскресеньям и средам.
Посторонних просим не беспокоить.
Посторонние беспокоили их гораздо чаще, чем авторы. Уж очень злачное это место – мусорные обветшалые улочки в районе старой автостанции. Забредали к ним агенты по распространению неповторимых диет, нищие, дешевые бездомные проститутки, принимающие клиентов в подворотнях и за гаражами, одурелые свежие репатрианты, пришибленные всей этой, ни на что не похожей, жизнью, заблудившиеся клиенты престижного салона «Белые ноги», сумасшедшие с разнообразными маниями.
Несколько раз являлись Мессии.
Двое из них были в образе авторов и даже с рукописями в папках, а один – всклокоченный, с блуждающим темным взором, рванул дверь и рыдающим голосом спрашивал – не пробегала ли здесь молодая ослица, не знающая седла. И повторял жалобно: «Белая такая, беленькая, славная...»
Витя уверял, что если пристально смотреть сумасшедшим промеж глаз, чуть выше переносицы, то они сразу теряют энергетику и быстро уходят.
Были, были замки, была решетка от пола до потолка, отделяющая вход в коридор второго этажа от лестничной площадки с лифтом; вешался на нее громоздкий амбарный замок, с которым Витя мучался, как проклятый, каждое утро – отпирая и каждый вечер – запирая. Но днем-то решетка была отперта. Сновали туда-сюда служащие, клиенты, уборщики – на втором этаже размещались офисы пяти компаний.
А вот верстать газету Витя предпочитал ночью. Он вешал замок на решетку, запирал изнутри дверь редакции, раздевался до трусов и садился за компьютер. Под столом держал Витя тазик с водой – в нем он полоскал и нежил натруженные ноги, обутые в пляжные пластиковые сандалики, купленные на рынке «Кармель» за пятнадцать шекелей. Витя трепетно относился к своим мозолям...
Стоял у них еще старенький холодильник «Саратов», приобретенный по случаю распродажи имущества одного разорившегося борделя, была и духовочка, подаренная соседом-болгарином, притащил Витя из дома ручную соковыжималку. Всю ночь светился дисплей роскошного нового «Мака» – гордости, капитала, главного достояния редакции, красавца наипоследнейшей модели... – словом, это были лучшие часы в Витиной жизни. Вот если б еще туалет не в коридоре, а под боком – это ль было бы не счастье при Витином-то застарелом геморрое!..
– ...Возьми в холодильнике апельсиновый сок, – сказал он не оборачиваясь. Он сидел перед компьютером на доске, положенной на стул, так ему было удобнее. – Я еще ночью выжал.
– Спасибо, милый...
Она достала из холодильника литровую банку, некогда из-под соленых огурцов – в нее Витя сливал выжатый сок. Зяма представила, как ночью – полуголый, в пляжных сандаликах, тряся толстыми волосатыми грудями, – он давит для нее апельсины на ручной соковыжималке. Какой он милый!