Поехали втроем: начальник партотдела капитан Горбачев, инструктор фронтового отдела техник-интендант Данченко и Серегин.
Прибыв на батарею, они разделили обязанности: Горбачев должен был побеседовать с коммунистами, Данченко — с командиром батареи, а Серегину для первого раза поручили взять подробную информацию о действиях отличившегося расчета. Серегин отвел в укромный уголок командира расчета старшего сержанта Пономарева и стал брать у него интервью.
Уже собеседники закурили по второй папиросе, а на листке серегинского блокнота сиротливо чернела всего одна строчка: «Разбито 3 дота, уничт. до 60 авт. с пех., подавлена бат. прот.». Это — что сделано, а надо было узнать, как сделано. Пономарев — квадратный, кряжистый степняк — сидел неподвижно, как высеченный из камня идол.
— Прекрасные результаты, — бормотал Серегин, — ну, а как было дело?
— Накрыли в самую точку, — уже без энтузиазма в который раз повторял Пономарев, — только щепки полетели.
— А как же это получилось — в самую точку? Вы подробней… Как стреляли?
Кирпично-красное, гладко выбритое лицо Пономарева покрылось мелкими капельками пота. Он ожесточенно раскурил цыгарку и уныло ответил:
— Да обыкновенно. Работали как полагается.
Как полагается! Пономареву было известно, как полагается, а Серегину — нет. Вот в чем была беда. Надо было задавать вопросы, а Серегин не знал, о чем спрашивать, потому что не был знаком с техникой стрельбы. Признаться же в своем невежестве ему мешали самолюбие и ложный стыд. В конце концов, однако, он чистосердечно сказал:
— Дело вот в чем, товарищ Пономарев: я в армии недавно и артиллерии не знаю, так что вы расскажите мне подробно, как ваша батарея работает.
Пономарев, должно быть, очень удивился, что есть такой офицер, который не знает артиллерии, но он скрыл это удивление и начал рассказывать все «с азов», увлекся — и Серегин получил то, что хотел: обстоятельную информацию о работе расчета. Тогда же Серегин принял твердое решение — не бояться показать свое незнание, не стесняться задавать вопросы.
Сейчас он нарушил это правило и был за это наказан, хотя еще и надеялся, что позднее познакомится с установкой — и тогда все, что рассказывал Афанасьев, станет ясным. В конце разговора Афанасьев сообщил, что утром две установки выезжают на огневую позицию, и, если Серегин хочет посмотреть, как они работают, он может отправиться вместе с ними. Серегин, разумеется, согласился.
Афанасьев разбудил Серегина рано утром. Где-то за ближней горой лениво погромыхивали пушки. В воздухе еще стоял сизый туман, лужайка была посеребрена росой, и на траве оставались темно-зеленые следы. Серегин чувствовал, как утренняя влага проникает сквозь брезентовые сапоги и холодит ноги.
Они прошли узкой тропочкой сквозь густой кустарник и очутились на поляне, как две капли воды похожей на покинутую ими. Только здесь под дубом стояла большая грузовая машина. На ее подножке сидел боец, видимо шофер, и читал очень потрепанную книжку. Когда боец вскочил, чтобы приветствовать командира, и свернул книжечку, Серегин успел увидеть на обложке имя Шекспира.
— Где Рябов? — спросил Афанасьев.
— Здесь, товарищ капитан, — весело ответил шофер.
Перед Афанасьевым вырос, как из-под земли, командир установки Рябов. Молодцевато вытянувшись, он отрапортовал Афанасьеву, что установка к бою готова.
— Вольно! — скомандовал Афанасьев. — Вот с вамп поедет товарищ корреспондент.
— Есть! — ответил Рябов, дружелюбно посмотрев на Серегина.
Еще до встречи с гвардейцами Серегин представлял их как отборных солдат богатырского телосложения и был несколько разочарован, увидев, что они обыкновенного роста. У разведчиков Ефанова были бойцы куда покрупней. Присмотревшись, однако, Серегин понял, что дело совсем не в росте. Гвардейцев отличали какая-то особая лихость, жизнерадостность и повышенное сознание собственного достоинства. Когда гвардейцы что-либо делали, казалось, что они при этом думают: «Мы — гвардейцы! Смотрите, как ловко у нас получается».
Афанасьев пожелал Серегину успеха и ушел. Рябов скомандовал «по местам». Несколько бойцов подбежали к машине. Только сейчас Серегин сообразил, что большая грузовая машина, возле которой он стоит, — это и есть «катюша». Там, где у обыкновенного грузовика находится кузов, у этой машины возвышалось что-то прямоугольное, похожее на очень большой ящик, обтянутый толстым серым брезентом. Из-под него видны были только голое шасси и металлические стойки, на которых, должно быть, держалось скрытое брезентом сооружение. Бойцы разместились на шасси и стойках. Туда же полез и командир орудия, уступивший Серегину свое место рядом с шофером.