Услыхав смех лесника, лесорубы поинтересовались, почему он так громко хохочет. А когда лесник рассказал, они тоже захохотали, да так, что в зимнем лесу гул стоял.
Атс не мог понять, почему отец смеется и почему с таким удовольствием хохочут лесорубы. Нет же никакой причины для смеха в том, что такой красивый зверь, как их Мосса, из-за глупой случайности убежал в лес. И из глаз Атса снова потекли слезы, как будто именно общий хохот лесорубов заставил его заплакать.
— Ну вот, отблагодарила нас твоя лиса за то, что мы заботились о ней, — сказал отец, когда они вдвоем с Атсом шагали к дому. — Что мы теперь скажем маме и что она скажет нам? Двое здоровенных мужчин пасли одного маленького лисенка и того проворонили.
Атс даже представить себе не мог, что скажет мама, когда узнает о случившемся, но то, что он сам должен сказать или сделать, ему стало ясно, как только он увидел маму: он громко заплакал и крикнул:
— Мосса убежала в лес!
— Как это в лес? — с недоумением спросила мама.
— Так вот, в лес, — ответил Атс. — Я с папой и лесорубы гонялись за ней, но без толку, она все равно убежала.
— А как же цепь? — спросила мама.
— Она ее с собой уволокла, — плакал мальчик.
— Кто же ее отпустил? — продолжала расспрашивать мама.
— Никто не отпускал, — объяснил Атс. — Я ковырял палкой в костре, Мосса и Пийтсу грелись у огня, а потом Мосса стала уходить и ушла совсем.
— А разве веревку не завязали вокруг твоего пояса? — спросила мама.
— Завязали, — сказал Атс. — Папа говорит, что я пережег веревку, потому Мосса и сбежала.
Мама какое-то время испытующе глядела на Атса, потом громко засмеялась, как будто все это было просто глупой шуткой.
— Ты такая же, как папа и лесорубы, — упрекнул Атс маму и снова заплакал: — Разве тебе не жалко Моссу?
— Глупенький, — сказала мама. — Конечно, жалко, но неужели ты сам не понимаешь, как это глупо, что ты у костра пережег веревку, упустил лисенка, а теперь распустил нюни. Будь мужчиной и терпи, раз сам сплоховал.
— Но мне так жалко ее… — всхлипывал Атс.
— А ты думаешь, лисе не жалко своей лапы, когда она ее отгрызает, как ты мне сам рассказывал? — спросила мама.
Ее слова заткнули мальчику рот, как затычкой. Атс задумчиво уставился на маму.
— Ну так как, жалко лисе свою лапу или не жалко? — повторила мама свой вопрос.
— Жалко, — ответил Атс, — она ведь останется с тремя лапами.
— Но лиса все вынесет, не правда ли? — сказала мама. — Так неужели же ты слабее ее, что так плачешь? Сам пережег веревку, вот и изволь теперь мириться с тем, что у тебя больше нет лисы.
— Папа сказал — может, она сама вернется, — проговорил Атс.
— Конечно, вернется, — согласилась мама, — куда ей деваться в такой снег и мороз.
Но как и отец, она говорила это только для того, чтобы успокоить и утешить мальчика. Однако дело повернулось так, как никто себе и представить не мог. На следующее утро, когда еще затемно отец вышел во двор, какой-то зверек, повизгивая, метнулся по свежему снегу к его ногам. Отец изумленно уставился на него. Но уже в следующее мгновение все понял. Он увидел цепь и схватил ее, словно боясь, что зверь, который сам вернулся из леса, опять убежит. Только теперь в душе его вспыхнула радость, и он стал громко звать домашних. На его голос из дома выбежала мама. Узнав, в чем дело, она обрадовалась и, не удержавшись, сразу стала будить Атса, чтобы поделиться с ним этой радостью. Атс бормотал что-то сквозь сон, но как только понял, зачем его будят в такую рань, тут же вскочил с кровати, и не успела мама оглянуться, как он босиком, в одной рубашке оказался в снегу.
Атс хотел собственными глазами увидеть Моссу, только тогда мог он обрадоваться по-настоящему. Но то ли потому, что снег был холодный, то ли из-за чего другого, только, когда все стало на свое место, радость его вдруг словно бы уменьшилась наполовину. Даже мама заметила, что Атс далеко не так счастлив, как должен был бы быть, и сказала:
— Ну и ну, не очень-то ты рад своей Моссе.
— А чего тут особенно радоваться, — ответил Атс, — ты же сама вчера сказала, что она скоро вернется. Ну вот она и вернулась.
Когда отец увидел, что лиса привыкла к своей новой жизни, как бы примирилась с ней, он стал время от времени предоставлять ей больше свободы. Во всяком случае, он делал это, пока было холодно и лежал глубокий снег. Иногда он просто пускал Моссу побегать по лесу, считая, что, если она первый раз сама вернулась домой, значит, вернется и в следующий. Но каждый раз, когда Мосса наслаждалась свободой, у всех в доме сердце сжималось от тайного страха, что, может быть, придет пора, когда Мосса исчезнет. Но Мосса осталась верна своему новому дому и новой жизни, как будто она и впрямь любила ее больше, чем вольную волю, когда ей самой пришлось бы заботиться о своем пропитании.