И тогда из этих гнилушек мы соорудили скелет. Днем, на свету, он терялся среди камушков и куриного помета, а в ночи грозно светил под тетиным окошком.
Тетка в одной рубахе колотила в наши двери:
— Ради всех Христовых мук, идите поглядите!
У Каи оказался несомненный художественный талант, и светящийся скелет был совсем как настоящий. Как видите, и после похода на Святую гору святости у нас не прибавилось.
Самое прекрасное — путешествия к Влтаве. По карте дорога получалась совсем короткой, но мы и предположить не могли, что каждый километр идет то в гору, то под гору, да еще приходится скользить по хвое, как по льду, а злые колючки цепляются за ноги. Мы вышли на заре, чтобы успеть искупаться. Впереди, прокладывая путь, шагали мужчины с коляской и провизией, за ними мы с Каей и Богоушеком. Шествие завершали наши мамы-с сумками.
Мы хотели дойти до Святоянских прудов, уже обреченных и потому вдвойне дорогих сердцу. Но, увидав Влтаву, мы никуда не пошли и застряли на песчаном пляже.
Здесь Влтава разливается не так широко, как в Праге, с обеих сторон на нее наступают покрытые лесом крутые берега, зато она чище и прохладнее. Мы, позабыв про свою Коцабу, бросились в воду.
Мама, не переносившая солнца, устроилась в тени. Мы обрадовались: теперь никто не помешает нашим проказам. Папы купались вместе с нами. Тетя Тонча и пани Маня, наплававшись вволю, вылезли на берег.
Подружки захватили с собой «вязанье» — то есть сразу погрузились в карточную игру. Мама, никогда не утруждавшая себя изучением законов природы, и на сей раз не учла вращения земли вокруг солнца. Тень от деревьев становилась все короче, и солнечные лучи все выше и выше ползли по ее не знавшим загара ногам. Однако в азарте игры она ничего не заметила — ей шла карта. Пополудни мы с неохотой стали собираться домой — нам предстояло добрых три часа пути. Но — о ужас! — мамины ноги покраснели: нечего и думать надеть туфли. Наши папы не смогли натянуть рубашки на свои обожженные плечи и рюкзаки с провизией тащили в руках — к счастью, они значительно полегчали. Каждый болезненно вздрагивал, если веточка касалась спины. Мушиная лапка на обгоревшей коже казалась тяжелее гири.
Только Павлик улыбался в своем экипаже: его радовали дорожные происшествия, которые нас, измученных водой и солнцем, вконец измотали. Мама шла, словно по раскаленным углям, со всех склонов съезжала сидя, а съехав, долго отряхивала хвою. Во время одного из таких спусков ее ужалила оса, и мама на чем свет стоит кляла всех ос и шмелей на свете, размахивала руками, пока не разозлила их до остервенения. Разъяренные осы напали на нас, но нанесенный нам ущерб был не так уж велик. Хуже всего дело обстояло с дядей Йозефом: оса цапнула его за губу, его и без того неказистое лицо стало страшным — до того оно распухло. Наша заметно пострадавшая экспедиция выглядела столь комично, что мы с мальчишками боялись взглянуть друг на друга, чтоб не расхохотаться. Родители бросали свирепые взгляды, нас разбирал смех, мы досмеялись до того, что Кая не выдержал и обмочил трусы. Я великодушно предложила ему свою юбку и шла в одном купальнике. Мы отстали, чтобы не попасть под чью-нибудь горячую руку. Но стоило нам увидать перекошенное лицо дяди Йозефа или мамины ноги, как нас одолевал неудержимый хохот.
Больше всего я любила в Книне вечера. Мы сидели в нашем райском саду долго, до самой темноты, беседовали и пели. Лучше всего нам пелось, когда приезжала Иржа. Ее серебряный голосок летел прямо к звездам, лился свободно, сам собой. Так поют птицы, так журчит вода. Мне грезилась весна — под лучами солнца звенят сосульки и в ничем не замутненные ручейки падают прозрачные капли.
— Иржа, «Русалку», «Месяц на небе высоком», ну, Иржа!
Она запела, и выглянула луна: застенчивая и розовая, приблизилась к девушке, но так и не узнала ее. Русалки бледны и печальны, а в нашей Ирже текла горячая кровь, и никакой принц не смог бы расстаться с ней даже на минуту. Их любовь была бы счастливой.
— «Жаворонка», Иржа!
— Нет, Павел, нет, не вытяну…
— Ну возьми ниже, Иржинка!
— Нет, ниже нельзя, не годится.
— Иржа, Иржиночка!
Ее уговорили. Высоко-высоко во тьму взлетел жаворонок. Зазвенела радость, затрепетали его крылышки, солнцу наверняка не терпелось взойти, а луне пришлось светить еще ярче, чтобы заменить солнце.
Этот звонкий голосок, свежий, как роса, принес счастье в наш маленький, маленький мир; нам казалось, будто какое-то дивное облако закрыло от нас все беды и все зло окружающего мира.