Пани Анка притащила к нам Иржу силком: она за руку волокла ее по дороге, что идет спиралью от Граштице, и энергично усадила на лавку перед домом.
— Здесь ты будешь сидеть и с места не сдвинешься! Представьте — влюбилась! Вы только поглядите на нее!
Иржа была прелестна. Перед тем как усесться на лавку, она приподняла юбочку, чтобы не измять, — ее веселые глаза бархатно и нежно блестели. Весна в полном разгаре да и только!
— Пускай ищет! Здесь он ее не найдет! — гневно кричала пани Анка. — А девчонка тем временем опомнится! До чего дошел — колечко ей подарил! Видал кто-нибудь такое? Девчонка только-только школу окончила!
В отличие от моей мамы пани Анка Иржин возраст убавляла.
Так продолжалось то ли день, то ли два, потом тетка Велебилка, зыркнув на Иржу, кивком головы указала на террасу, там уронила к ее ногам записочку, а сама потащила пани Анку за угол в сад — вроде бы похвалиться грушами и выслушать ее совет, стоит их консервировать или нет.
Осыпался переспелый дикий крыжовник, все слаще становились прикосновения рук через забор и поцелуи над пропастью.
Мы дружно предали пани Анку, а рассудительная тетка Велебилка первая. Она старая и лучше нас знала, что лишь безрассудства скрашивают жизнь и хранятся в памяти живою красотой до самой смерти.
Мы все на стороне романтической любви. Пусть пани Анка едет домой, пусть считает, что уберегла дочку от опасности, что сохранит ее лишь для одной себя. Но как долго может прижимать кошка птенчика лапкой к земле?
Птенчик себе на уме. Зачем напрасно ссориться, напрасно ломать крылышки, он сидит тихонько, набирается сил, усыпляет бдительность и вдруг вспорхнет и умчится! Только и видели!
Иржа вышла замуж и уехала с исторической улицы, пани Анке оставалось лишь смириться.
А наша тетя Велебилка сумела наглядно доказать, что от безрассудства не застрахована даже старость. Быть может, попав в наше общество во время каникул, она поняла, что одиночество стало ей невыносимо, еще невыносимей, чем прежде, а может быть, просто случай свел ее с троюродной племянницей. Зимой она написала нам, что решила ставить вместе с родственниками новый дом, а для нас подыскала квартиру в другом месте.
— Добром это не кончится, — вздохнула мама, — бог знает, что за люди эти ее родственники.
Как было принято в те времена, строитель составил смету, расходы предвиделись небольшие, но, когда стали строить, они с каждым днем все разрастались. Оказалось, родичи не имели ничего, кроме доброй воли приложить к делу руки и заполучить собственный дом. Но охота к работе увядала по мере того, как росли затраты.
В конце концов тетя осталась опять одна в отличном новом доме, но вместо наличных денег в банке у нее теперь был долг в сорок пять тысяч.
Мама ахнула и всплеснула руками, а тетя усмехнулась.
— Вы мне не поверите, сударыня, но до чего я теперь крепко сплю! Раньше, бывало, ночью от страха дрожу, что кто-нибудь позарится на мои денежки и придушит меня, а теперь по крайней мере хоть сплю спокойно. Долги никто не украдет.
— Но, тетушка, все это прекрасно, только как же вы их отдавать будете?
— Ах, сударыня, сама не знаю. Либо я апотеку уморю, либо она меня уморит, поживем — увидим. На похороны кое-что останется. Сосед говорит, что даст мне за дом сто тысяч.
— Ну и продавайте поскорее! Отдадите долг, а себе купите что-нибудь поскромнее.
— Продать соседу? Да я лучше дом своими руками подожгу!
Нам простор тетиного жилья был на руку, мы могли там поселиться всей семьей. Да только тете приходилось теперь поденничать, она не пряталась от соседа, а сама просила у него работы.
По субботам тетя уже не доставала из шкафа жакет из дорогой ткани и тяжелый шелковый платок цвета топленых сливок, не спешила чистенькая и розовенькая в кассу, чтоб снять со счета сотню и обратить ее в конфеты и кофе, куда она непременно добавляла крупинку соли.
Она больше не придумывала для нас развлечений, приходила затемно, пропыленная и измученная, и, если мы не предлагали ей ужинать с нами, жевала пустой хлеб.
И ее перебранка с соседом утратила всю свою смачность, тетя притихла: она теперь не нападала, а лишь отступала, слабо обороняясь.
— Ну как, соседка, обдумали? Даю сто тысяч чистоганом.
— Дайте восемьдесят и отпишите мне до смерти одну комнату.
— Как бы не так! Кто станет покупать дом вместе со старой ведьмой? Сто тысяч, да еще отвезу вас куда подальше.
— Восемьдесят и горничку!
Сосед хлопал дверьми.
Он ждал несколько лет: знал, что дом сам упадет ему в руки, да и тетка знала. Работай она хоть до упаду, все равно ей не заплатить даже процентов. Долг все рос и рос.