Сардины и шпроты я донесла благополучно, только облила рассолом пальто. Селедка, к сожалению, оказалась не с молоками, а с икрой, а лосося не было вовсе.
— Так и знала, тебя только за смертью посылать. Ни на что девчонка не годна. Даже дурацкого лосося купить не может. А как я сделаю из икры майонез? Для майонеза молоки нужны.
— Он подавил ей живот, — пыталась я защищаться, — и сказал, что там молоки!
— Ах, оставь, пожалуйста! Тебя каждый вокруг пальца обведет, надо было самой подавить ей живот. Сбегай-ка на Летную. Да завяжи как следует шарф, тебя и на рождество угораздит простудиться!
Я забежала за Штепкой в надежде, что та отличит икряную селедку от селедки с молокой, а лосося уж наверняка достанет.
В те времена лососи еще шли через Прагу по Влтаве и выпрыгивали прямо на плотину. Первого обычно получал в подарок мэр Праги. Но я об этом не слыхала, а лососину в жизни не пробовала. Небольшие копченые куски лосося, перевязанные шпагатом, висели в гастрономических магазинах, но маме в жизни не приходила в голову мысль купить что-нибудь подобное.
А теперь, когда ей приспичило, лосося днем с огнем нельзя было достать. Мы прочесывали магазины один за другим и покупали в каждом по одной селедке с молокой. Штепка рассудила, что таким образом мы непременно найдем то, что ищем, а селедка ведь не портится. Но стоило ей спросить лосося, как продавцы отрицательно качали головой.
Мы обе ухитрились перемазаться с ног до головы, шмыгали носом и, видимо, мало походили на девочек, для которых лососина — хлеб насущный.
В конце концов, измученные, мы вломились в шикарный магазин. Одна бы я ни за что не осмелилась переступить его порога. Магазин пустовал даже теперь, перед праздником, и услужливый продавец предложил нам лосося маринованного. И показал в открытой квадратной коробке розовые ломтики с белыми прожилками. Воистину лососиную сказку!
— Сколько стоит? — спросила Штепка.
— Десять крон сто граммов.
— Что-о-о? Десять крон сто граммов?
— Да.
— Десять граммов за крону? Десять граммов? Крона?
— Да.
Десять крон у меня были, но даже отчаянная Штепка не осмелилась бы купить нечто столь бесстыдно дорогое.
— Мы спросим дома.
И помчались с Летной домой.
— Десять крон сто грамм? — ужаснулась мама. — Я что, с ума сошла, что ли?
Мы продрогли до костей, мама вскипятила чай, вся еда была еще в сыром и замороженном виде, и Штепка поглощала крошево из печенья. Время от времени мама восклицала:
— Десять крон сто грамм! — видимо, не в силах выбросить из головы столь несуразные цифры.
У мамы еще куча дел. Она собралась потрошить гуся, но дожидалась меня, ведь для нас это — огромное развлечение. Нас страшно интересовало, что у каждого животного внутри, нравилось, как все там разумно и продуманно и вовсе не противно. Особенно восхищал нас желудок, мы каждый раз ожидали, что найдем в нем перстень или серьгу, но там оказывались только гладенькие, отполированные камушки, а начисто вымытый желудок переливался радужными красками.
Но этот гигантский гусь был набит салом, салом, одним только салом! Мама осторожно вытаскивала его перемазанной жиром рукой и клала на доску. Наконец высвободила внутренности, тоненькие кишки, тоже обросшие салом и перекрученные, словно тесемки, а потом огромную золотистую печенку.
— Слава богу, что я худая, — радовалась мама, — посмотрите, дети, вот так мерзко выглядит изнутри толстый человек. Гляньте, какое несчастное крохотное сердечко, какой сморщенный желудочек, да и кишочки тоненькие. Только печенка разбухла! Уж лучше я буду как щепка!
Должна сознаться, что после этого введения в анатомию я на долгие годы получила отвращение к гусиной печенке. И когда бы я ни встретила толстяка, у меня тотчас же мелькала мысль о том, как выглядят его внутренности.
К индейке мама подошла с бо́льшим почтением. Осмотрела со всех сторон, несколько раз поднимала нож, но рука снова опускалась.
— Уж лучше подожду отца.
Папа, однако, разбирался лучше в электричестве, чем в индейках.
— Почему же ты сама не можешь ее выпотрошить? Наверное, у нее все, как у курицы.
— Ты так думаешь?
— Конечно.
— А как быть с головой? Сварить?
Папа с отвращением глянул на синие, лиловые и багровые бородавки:
— По-моему, лучше выкинуть.
Так и поступили.
Наконец дело дошло до карпов. Папина работа. Гвоздь программы. Мы с братишкой нетерпеливо ожидали, когда скользкая рыбка начнет кататься по кухне. Самую большую радость мы получали, когда карп от ножа закатывался под шкаф и мы сообща вытаскивали его.