Павлик вышивал хорошо, но мои стежки были то слишком крупны, то малы, шли то справа от рисунка, то слева. Просто кошмар. Я унаследовала от мамы склонность к кровотечениям из носа. Когда мне становилось уж совсем невмоготу, даже глядеть на спутанные нитки было тошно, я тайком стукала себя по носу, и на вышивку начинала капать кровь.
— Господи, лучше оставь, девчонка, тебе нельзя наклонять голову!
Наконец мама убедилась, что от вышивания мне становится худо.
— Пускай лучше идет учиться, коли к работе непригодна.
Моя двоюродная сестрица Фанча только что получила аттестат зрелости с отличием, так что протекция мне была обеспечена. Она взялась представить меня заместителю директора гимназии.
Между окончившей гимназию восьмиклассницей и начинающей первоклашкой — непреодолимая пропасть. Я взволнованно шагала рядом со своей взрослой сестрицей.
Мы идем пешком на Летную. Не доходя виадука, встречаем Штепку: она несет в конверте свой табель и еще издали улыбается нам.
— Ну, как дела?
— Засы́палась, — отвечает она с олимпийским спокойствием.
— Как же так, ведь Шкит мне обещал, что тебя вытянет.
— Ага! Вытянет! Так ведь у меня еще два кола, кроме него!
— Привет! — вздохнула Фанча. — Опять отец маме всыплет!
Я не слишком понимала их жаргон, но сообразила, что Штепка не сдала экзаменов и дядя будет выговаривать тете за то, что она плохо воспитала девчонок.
Штепка заметила мое огорчение.
— Да ты не ломай себе голову, первый спихнешь, вот второй будет потруднее.
Я не могла опомниться от изумления. Если Фанча не сумела помочь даже своей родной сестре, какую же протекцию она окажет мне? Уж лучше я вернусь домой вместе со Штепкой.
Желая отвлечь меня, Фанча стала рассказывать про учителей, у кого какое прозвище, какие слабости, как ученики стащили классный журнал, как рассыпали по всему классу нюхательный табак, подложили на стул кнопки, отвинтили доску — и при первом же прикосновении она рухнула с ужасным грохотом. Так я узнала, что учеба — цепь всевозможных шалостей, и еще более удивилась, что Штепку не приняли.
Пан учитель был маленький, толстый и почти совсем лысый. Если б я не знала, кто он такой, то даже не обратила бы на него внимания. Но сейчас я боялась, что он начнет гонять меня по всем предметам. К моему удивлению, он поздоровался с нами за руку и пригласил пойти перекусить.
По дороге он зашел в школьное здание в Бубенече, мы его ждали, и у меня было странное ощущение — ведь я на этой улице родилась. Учитель привел нас в ресторан «На тюфяке». Это был мой старый знакомый Штрозок, но я уже не глазела на перевернутые столы и стулья и не разглядывала с робостью каштаны, а сидела рядом со взрослой сестрой и паном учителем, и официант принес мне сосиску и отдельную бутылку лимонада. Он сам ее открыл и половину вылил в мой бокал.
Я прислушивалась к шороху пузырьков в стакане и смотрела с террасы вниз. Полдень. Дорога пустынна, но я смотрю, нет ли там маленькой девочки в отцовском свитере, перехваченном веревкой? Сдается мне, она должна бродить где-то здесь, ведь я ее где-то здесь оставила. Но у меня с ней нет больше ничего общего.
— Сосиску лучше всего есть руками, — говорит пан учитель и действительно берет свою сосиску за оба конца пальцами и перекусывает пополам. Половину кладет на тарелку, а вторую окунает в горчицу. Моя сестрица, однако, отрезает по кусочку и ест вилкой.
Не знаю, как правильней, но способ учителя кажется мне безопаснее, я запиваю сосиску лимонадом и с трудом подавляю отрыжку.
Мне кажется, что я когда-то сидела здесь, что это повторение давнего события, и вместе с тем кажется, что меня здесь вовсе нету и я вижу во сне, как старый, печальный мужчина смотрит на девушку.
Моя сестрица похожа на женщин с картин Манеса[36]. У нее красивое правильное лицо с выразительными глазами, каштановые волосы разделены строгим пробором и заплетены в две толстые длинные косы.
Она чуть крупновата, чуть пышновата. На ней коричневое платье без единого украшения, мягкий блеск волос оттеняет розовую кожу, не тронутую краской и пудрой. От девушки веет каким-то радостным спокойствием — она выглядит такой юной и чистой, что взглянешь и залюбуешься.
— Значит, ухо́дите.
Сестрица радостно кивает. Красивые зубы вонзаются в булку. Гладкая кожа светится, глаза глядят поверх наших голов, темные брови словно распростертые ласточкины крылья.
36
Манес, Йозеф (1820—1871) — чешский художник, в монументальных композициях создал героизированный обобщенный образ чешского крестьянина.