Мы входим в здание, и тут же раздается звонок.
— Вот видишь, — победоносно заявляет Зорка, — пока Швабра объявится, мы уже давно будем в классе.
От нее слегка пахнет клубникой, на губах следы кофе. Только я замечаю эти сливающиеся с цветом кожи следы. Коротко подстриженные каштановые волосы густы, как дорогая шкурка, а в великолепных карих бархатных глазах поблескивает радость — заставила-таки меня помучиться.
Зорка себе самой не нравится, вместо подписи она рисует сигарету и посмеивается: дескать, из всех сигарет она самая дешевая. Но меня ее внешность и манеры очаровывают. Четыре года я терплю утреннюю каторгу, пробую прийти пораньше, но тогда приходится вытаскивать ее из постели. Пробую прийти попозже — ничего не помогает. С третьего класса я добираюсь до Бубенеча на трамвае. Я осуждена каждый день прыгать на ходу, висеть на подножке и являться в гимназию после звонка.
Только если Зорка болеет, я иду в школу не спеша, у меня есть время все разложить на парте, я наслаждаюсь покоем. Но стоит ей поправиться, как я покорно захожу за ней и не могу избавиться от своих мучений, даже в черные времена ее новых увлечений, когда я только для того и нужна, чтобы вместе идти в школу.
Настоящие чувства просыпаются в душе у человека уже в детстве, со всеми сопутствующими переживаниями.
И здесь дети еще беззащитней взрослых. Я могла ходить одна или с Аничкой. Меня ничто не принуждает идти в школу вместе с Зоркой — только любовь.
Дорогу из школы мы постоянно удлиняли, частенько шли через Стромовку. Мы обе любили ботанику, собирали растения для гербария, любовались раскидистыми кронами старых деревьев, наблюдали за семейками уток на озере. Боковые аллеи днем были пустынны, особенно зимой. Однажды нам навстречу попался красивый, элегантно одетый молодой человек. Проходя мимо, он резко распахнул свое темно-синее пальто…
Я выросла среди мальчишек, да и братик дома лежал в одной рубашонке, и тем не менее я была потрясена. Я боялась даже взглянуть на подружку, но почувствовала, что и для нее удар был жестоким. Искоса взглянув на нее, я заметила, что она вспыхнула и что лицо ее болезненно исказилось, я тут же устремила взгляд вперед, прямо перед собой.
— Как ты думаешь, этот пан сумасшедший? — спросила она хриплым голосом через некоторое время.
И только тут мы оглянулись. Синего пальто уже не было видно. Но после этого случая мы старались ходить по центральным аллеям, хотя ни за что на свете не признались бы друг другу в своих страхах. О странном человеке больше никогда не обмолвились ни словом.
Зорка, девочка развитая и эрудированная для своих лет, долго оставалась ребенком в мыслях, да и по внешности. Мы не поверяли друг другу на ушко «взрослых» секретов, мы засушивали растения для гербариев, выращивали кактусы, создавали маленькие японские садики, окапывали крокусы, поливали клумбы в саду, обменивались книгами, ходили плавать, посещали уроки иностранных языков, бегали на лекции и смотрели научные кинофильмы.
Видимо, Коменский все-таки сделал свое дело, хоть мы отбивались от него руками-ногами. Зорка, подобно Павлику, уводила меня от самой себя, назад в детство. Она давала мне свои книги и тем отвлекала от тяжелого, не по возрасту, чтения. Возня с цветами не оставляла времени для меланхолических раздумий.
Еще недавно Штепка затаскивала меня в свои шумные, озорные компании, а сейчас уже сказывалась разница в возрасте, она превратилась в благонравную барышню, но ее плохо скрываемый темперамент лишал сна окрестных парней.
Зорка сумела вырвать меня из моего упрямого одиночества и привести к людям. Ей даже удалось успокоить мою маму, постоянно дрожащую от страха, как бы со мной чего не случилось, и потому не спускающую с меня глаз.
— А мама за тебя не боится?
Зорка пожимала плечами.
— Мама считает, что все — в руках судьбы.
Моя мама задумалась.
— Может быть, она и права.
Так я опять попала к скаутам, меня даже отпускали в двухдневные походы. Скаутскую клятву давала звездной ночью у костра. Я стояла, подняв сложенные пальцы, в глазах отражалось пламя, в ушах гудело от шума деревьев, грудь была охвачена жаром, а по спине гулял ледяной ветер.
В торжественный момент я забыла, что наш отряд состоит из склочных и ревнивых девчонок. В затхлом, маленьком клубе без окон мы учились вязать узлы, читать карту, определять стороны света и завидовали тем из нас, у кого больше всевозможных отличий — ленточек и бантиков. У нас были звания и ранги, мы делали вид, будто подчиняемся старшему по званию, но разумеется, нам не хватало военного пыла, и все эти фокусы мало нас привлекали.