Том ощутил укол совести.
— Вот. — Он достал из бумажника четыре десятидолларовые купюры. Они были совсем не лишними, но не отдать их Кейси он просто не мог. Лучше уж расстаться с деньгами, чем чувствовать себя сволочью. — Я привел тебя сюда и отнял твое время. Только, ради бога, иди домой в тепло.
Глаза у нее сделались растерянно-счастливыми.
Он вытащил из шкафа куртку и накинул ей на плечи.
— Прости, что так вышло. Ты очень хорошенькая. Но этот вечер не для нас.
Она засуетилась. Вытащила из кармана курточки — своей, тоненькой, — листок с цифрами, написанными карандашом.
— Слушай, если я тебе понадоблюсь, ты только позвони. Пожалуйста. Я всегда рада буду…
Да, она очень хотела ему понадобиться.
— Кейси, а парень у тебя есть? — невпопад вроде бы спросил Том.
Она захлопала ресницами, усмехнулась как-то… не бывает у восемнадцатилетних девчонок таких усмешек.
— Куда уж мне… и так хватает.
— Заведи лучше парня, — серьезно посоветовал Том. — Пусть он тебя любит и согревает. И не вздумай сейчас реветь, — предупредил он. Еще одной плачущей женщины в этой крохотной квартирке он просто не переживет.
Кейси подмигнула, улыбнулась солнечно:
— Да брось, чего мне… — Она махнула веером из зеленых бумажек и спрятала его в карман. И, чего Том совсем не ожидал, чмокнула его в щеку ну совершенно сестринским поцелуем. — Пока. Счастливо тебе… помириться с Эмили.
И пулей помчалась прочь, будто у нее открылось второе дыхание. Она что, испугалась, что он передумает и отберет у нее деньги?!
Хлопнула входная дверь — Том выдохнул. Ну, по крайней мере, теперь можно спокойно решать проблему с Эмили.
«Проблема с Эмили» осталась стоять на кухне в той самой позе, в которой он ее оставил — руки скрещены на груди, спина обращена к двери. Тоже не подступиться.
Том понял, что церемониться с ней больше не будет. Не тот случай. Она ведет себя, как маленькая девочка. И все бы ничего, пускай бы вела, но не в свои же двадцать с лишним лет! Детскость — естественное состояние ребенка. Для взрослого это… это извращение.
Он обхватил ее за плечи — крепко, чтобы она не повторила свой трюк, — и рывком развернул к себе.
— Ты сумасшедшая?
— Что? — Она тут же вздернула подбородок, но в глазах у нее стояло смятение.
— Я спрашиваю: ты сумасшедшая? Или тебе десять лет? Что за истерика? Что за капризы? Я живу с тобой бок о бок уже несколько недель. За это время я привык думать, что ты не по годам взрослая и очень сильная девушка… У которой есть проблемы, но она все их непременно решит, потому что взрослая и сильная. А теперь ты ведешь себя так, будто у тебя черепно-мозговая травма и существенная часть нейронов просто сдохла! Ты сама не понимаешь, чего ты хочешь! Не понимаешь, что делаешь! То ты уходишь от этого… Р-р-роберта, — рычание у Тома получилось не нарочно, — то целуешься с ним на пороге квартиры, то выгоняешь его, причем моими руками… но, вместо того чтобы поблагодарить за помощь, ты устраиваешь какую-то нелепую демонстрацию. Чего — ревности? Глупости? Чего еще?
У Эмили даже слезы на щеках высохли. Она слушала его с изумлением человека, который… который слышит правду. А с правдой бесполезно спорить, это все равно что спорить с самим собой.
— Скажи мне что-нибудь, Эмили… Скажи, чтобы я поверил, что это все — только наваждение, и ты — это снова ты, а не какое-то создание хаоса, с которым невозможно общаться!
Ее взгляд метался — от одного его зрачка к другому. Губы вздрагивали.
Какая же она красивая, невозможно, чертовски — или ангельски! — красивая…
У Тома под ногами взбрыкнул пол. А может, это помутилось в голове… Он поцеловал ее. Просто не смог устоять. Не захотел устоять.
Из груди рвался стон наслаждения. Как будто Том очень давно хотел пить, так сильно и мучительно, что предпочел забыть об этом, — и вдруг приник к живительному источнику. Только пил он не прохладное, а теплое и сладкое.
Эмили как-то внезапно расслабилась, едва ощутимо — нет-нет, он ни с чем не перепутал бы это ощущение! — подалась ему навстречу.
Ему хотелось шептать, кричать ее имя в восторге, в экстазе, выпустить куда-то тот ураган эмоций и ощущений, что уже закручивался внутри него, но больше всего на свете он хотел, чтобы поцелуй продолжался до скончания этого мира.
Наверное, он испугался — испугался, что все-таки это закончится. Страх — это всегда плохо. Страх рождает напряжение. Напряженный человек не может делать то, что хочет, он несвободен…
Эмили отстранилась от него.