-- Послушайте, если вы хоть самую малость знаете о холере, то вам должно быть известно, что в грудной полости ей делать нечего. Впрочем... ладно.-- На этот раз он выбрал инструмент с умыслом. Это был огромный, жуткого вида секироподобный нож. Конечно, проникнуть в грудную полость можно и гораздо проще. Это тоже делается одним точным, почти мгновенным движением, когда лезвие ланцета как сквозь масло проходит сквозь неокостеневшие части ребер там, где они примыкают к грудине. Но пусть уж тот, кто заказал вскрытие, получит все, чего ожидает!
Обеими руками подняв за углы дугообразный клинок, Клеменс испытывал даже некоторое злорадство. Потом лезвие пошло вниз и как топор палача со страшным хрустом врезалось в неживое тело; во все стороны брызнули осколки хряща...
И снова Рипли не потеряла сознание. Она смогла превозмочь дурноту и приняла ужасное зрелище как надо. А Клеменс снова ощутил, что уважение опять возвращается к нему.
-- Осторожнее! -- сказала Рипли, и врач увеличил осторожность движений, хотя абсолютно не представлял, что здесь может ему угрожать.
Последовал еще один удар, на этот раз не сопровождающийся внешним эффектом. Потом короткое режущее движение. И грудная клетка раскрылась как коробка для обуви, обнажив свое содержимое.
-- Вот это легкие. Они необычайно раздуты: их по самые бронхи заполнила жидкость. Как я вам уже объяснял, девочка утонула. Вернее, захлебнулась, когда жидкость хлынула в ее дыхательные пути.
Клеменс выждал несколько минут.
-- Ну, а коль скоро я не полный идиот,-- сказал он, понизив голос,-- может быть, вы мне все-таки объясните, что вы искали на самом деле?
Он почувствовал, что еще немного -- и Рипли расскажет ему все. Но в этот момент громко, по-хозяйски хлопнула входная дверь, затем она хлопнула повторно,-- раздался топот, словно от стада слонов...
На самом деле к ним направлялись всего двое: директор тюрьмы и его помощник. Директор ступал размашисто, с подчеркнутой уверенностью впечатывая каблуки в пол. Смит подсознательно подражал ему во всем: в движениях, в интонациях голоса, даже в производимом грохоте, явно не догадываясь, что тем самым производит впечатление карикатуры.
-- Мистер Клеменс? -- Судя по тону, это был не вопрос, а чуть ли не оглашение смертного приговора.
-- Господин директор? Да, вы, кажется, не представлены. Это лейтенант Рипли. Лейтенант, познакомтесь,-- директор тюрьмы Эндрюс, а это -- заместитель директора, Восемьдесят Пя... э-э-э... мистер Смит.
Эндрюс был отнюдь не глуп и уловил оттенок иронии, проскользнувший в голосе, но счел неуместным придавать этому значение.
-- Что здесь происходит, мистер Клеменс? -- спросил он с железным лицом.
-- Да, что здесь происходит, мистер Клеменс? -- подголоском вступил в беседу помощник. Но Эндрюс только раз глянул на него -- и тот заткнулся настолько глубоко, что больше вообще не открывал рта на всем протяжении разговора.
-- Ну, прежде всего, лейтенант Рипли чувствует себя намного лучше. А во-вторых, в интересах общественной безопасности мне пришлось пойти на риск вскрытия.
-- Без моего разрешения? -- Лицо Эндрюса все еще оставалось железным, голос он тоже не смягчал.
-- Видите ли, в свете тех данных, что сообщила лейтенант, мне показалось, что у нас нет времени спрашивать разрешения. Но, к счастью, наши опасения как будто не оправдались.-- Широким жестом Клеменс указал на разрезанный труп.-- Результат вскрытия не показал признаков заразной болезни.
Директор проследил за рукой врача без малейшей брезгливости, словно смотрел на испортившийся станок.
-- Хорошо. Ранее уже было сказано, что лейтенанту Рипли не рекомендуется выходить из госпиталя без сопровождения. Согласен, сопровождение -- это вы, мистер Клеменс. Но,-- Эндрюс по-прежнему говорил подчеркнуто официальным тоном,-- в дополнение к своим прежним распоряжениям скажу следующее: я бы настоятельно просил вас, лейтенант, вообще не покидать отведенное вам помещение и не разгуливать по территории тюрьмы без крайней необходимости. А вам, доктор, я советую о любом изменении состояния вашей пациентки докладывать мне. И немедленно!
Впервые с момента начала беседы с директором Рипли подала голос:
-- Мы должны кремировать тела.
-- Ерунда! -- холодно отрубил Эндрюс, даже не повернувшись к ней.
-- Согласно всем правилам, трупы должны храниться в морге до прибытия следственной группы.
-- Но... это нужно сделать в интересах общественной безопасности,-- ухватилась Рипли за магическую формулу, которую только что произнес врач.
-- Это в каком смысле?
-- В смысле здоровья вашего контингента...
Дальнейшее зависело от Клеменса. Он мог поддержать игру, а мог и не поддержать.
Уловка сработала. Директор перевел взгляд на врача. И тут Клеменс снова сделал свой выбор. Как и в тот момент, когда он решился на вскрытие, ему трудно было объяснить, что толкнуло его на этот поступок. Только ли сочувствие к своей недавней подопечной? Или он подсознательно принял мысль, что Вселенная может таить какую-то опасность, известную случайному человеку, но неведомую для него, профессионала?
-- Лейтенант хочет сказать, что возможность инфекции еще не исключена.
-- Но вы же утверждали...
Врач кивнул:
-- Да, судя по всему, непосредственной причиной смерти ребенка стало утопление. Однако это вовсе не позволяет отрицать самого факта болезни. Возможно, холерный вирус действительно присутствует в тканях тела девочки, и наверняка мы этого не узнаем: у нас ведь нет лаборатории, чтобы произвести соответствующее исследование. А в свете того, что сообщает лейтенант... Видите ли, я думаю, что вспышка холеры очень плохо смотрелась бы в официальных документах.
Возможность провести исследование на Ярости была: для этого вполне хватило бы обыкновенного микроскопа. И холера вызывается вовсе не вирусом -- просто термин "вирус" звучит внушительнее, чем "бактерия" или "вибрион".
Но директор этого не знал.
Впрочем, он почувствовал нажим, но поддался ему отнюдь не от слабости:
-- Не пугайте меня официальными документами. Во-первых, я не из пугливых, во-вторых, есть вещи и пострашнее. Я хочу, чтобы вы поняли, Рипли: у нас здесь двадцать пять заключенных, а не заключенных -- всего трое. Ну, считая вас, теперь четверо. И мой -- как вы выразились -- контингент -- отнюдь не невинные овечки, попавшие в сети правосудия. Это убийцы. Насильники. Насильники детей. Мразь, подонки человечества -- каждый из них десятикратно заслуживает смертной казни, и мне искренне жаль, что она отменена. И то, что они пять лет назад ударились в религию, не делает их менее опасными. Поэтому я не хочу нарушать уставный порядок. Я не хочу, чтобы в самой гуще этого сброда, среди которого, кстати, почти половина была осуждена за сексуальные преступления, разгуливала женщина!