Оказывается, нет. Оказывается, прошлое не отпускает от себя, намертво вцепившись кривыми когтями.
Оказывается, оно даже не становится прошлым.
Ну что ж, значит, пришла пора исправить свою ошибку. Чего бы это ни стоило…
Рипли все еще плохо ориентировалась в тюремных лабиринтах, поэтому ход, ведущий к шлюпке, ей удалось найти почти случайно. Но все-таки удалось. Все здесь было по-прежнему — никто не появлялся тут со времени ее прошлого прихода сюда с Клеменсом.
Она взглянула на саркофаг Ребекки — разбитый, обожженный кислотой (да, это, похоже, действительно была кислота) — и с трудом смогла проглотить подступивший к горлу ком. Но руки ее уже делали нужное дело.
Заключенные не придали внимания аппаратуре шлюпки, хорошо, хоть бортжурнал догадались взять, сообразили, что это такое. «Черный ящик» был в неприкосновенности, жестко вмонтированный в боковую стену. Рипли и сама не знала, почему бортовой компьютер называют «черным ящиком», — это была какая-то забытая традиция. Во всяком случае, он был подключен ко всем фиксирующим устройствам не только в шлюпке, но и по всему кораблю.
К счастью, в неприкосновенности сохранился и ремонтный набор, причем не только хитроумные электронные тестеры, но и обыкновенные гаечные ключи, отвертки, даже ножницы по металлу. Опытные космолетчики посмеивались над этим хозяйством (и действительно, трудно представить, что при серьезной аварии поможет молоток или отвертка) — но всегда возили его с собой. На всякий случай.
Например, на такой…
Рипли довольно быстро сумела отделить «ящик» от стены: где развинтив крепления, а где — просто обрезав листовой металл. Держа компьютер в одной руке (он оказался неожиданно легким), она уже было шагнула к выходу. Но выход был закрыт: перегораживая проем люка, в нем стоял человек.
Внешне Рипли не выдала испуга; она остановилась, пристально глядя на стоящего. Но только когда она в тусклом освещении узнала Клеменса, у нее действительно отлегло от сердца.
— Вот ты где, оказывается, — медленно произнес он. Рипли молча показала «черный ящик». — Вижу. Но думаю, что для директора это — слабое оправдание твоей одиночной прогулки. Директор Эндрюс будет очень-очень недоволен. Я, конечно, ему ничего не скажу, но у него, видишь ли, есть и другие… каналы информации.
Однако Рипли теперь не была расположена поддерживать этот разговор.
— Расскажи мне об этом несчастном случае, — сказала она почти тоном приказа.
— Чего тут рассказывать… Погиб один из заключенных.
— Кто его убил?
Ожидая ответа, Рипли внутренне сжалась, уже готовая услышать самое худшее.
— Вентилятор, — хмуро ответил Клеменс.
— ?!
— Его затянуло в трехметровый вентилятор, обслуживающий воздухозаборники печи.
Клеменс решил пока что придерживаться официальной версии. В данный момент его интересовало не с какой стороны угодил Мэрфи в вентилятор, а каким образом это с ним произошло.
На миг Рипли овладело чувство почти эйфории: неужели это самый обыкновенный несчастный случай? И значит, прошлое действительно осталось в прошлом?!
Но она не поверила своей успокоенности. Слишком уж часто ей приходилось убеждаться, что судьба связала ее с Чужими навсегда и расслабляться нельзя ни на минуту.
К тому же Клеменс тут же вернул ей прежнее беспокойство, если бы оно даже и исчезло:
— Я кое-что обнаружил там. Одну непонятную вещь… непонятную и довольно неаппетитную. Скажи, тебе не станет дурно?
Он говорил все тем же медленным голосом, выдающим задумчивость.
Рипли отрицательно покачалаг оловой.
— Верю. — Клеменс, видимо, вспомнил сцену в морге. — Значит слушай: тело этого бедняги разрубило на куски, буквально разнесло в клочья. На первый взгляд, по этим фрагментам вообще ни о чем судить нельзя. Но я все-таки сумел рассмотреть нечто… Вот тут и начинается неаппетитное. Приготовься.
Клеменс немного помедлил. Не то он, как и обещал, давал Рипли время приготовиться, не то и сам не мог решиться.
— В общем, один из фрагментов показался мне подозрительным. Я пригляделся к нему. Это был кусок лица: надбровье, глазница, скуловая кость. И вот эта кость блестела, обнаженная. Мне это показалось странным: лопасти не должны так обдирать ткань. Присмотревшись, я увидел, что лицо и не было ободрано, — такое впечатление, что Мэрфи еще при жизни плеснули в глаза кислотой. Причем очень сильной кислотой, способной мгновенно разъесть мягкие ткани до костей. Вот тут я и вспомнил об этом химическом ожоге, который так тебя встревожил.
Врач осторожно провел по по подтеку на стенке меньшего из саркофагов. Он явно рассчитывал, что Рипли сейчас хоть как-то прокомментирует его слова. Но она молчала.
Так и не дождавшись от нее ответа, Клеменс заговорил сам:
— Послушай, можешь мне поверить: в любом случае я на твоей стороне. Я хочу тебе помочь — даже больше хочу именно помочь тебе, чем разобраться во всей этой истории. Но как раз для этого мне нужно знать, что происходит. Во всяком случае, твою версию происходящего.
Да, у Рипли был соблазн открыться ему, но она все-таки не решилась. Даже если не думать ничего плохого (впору и подумать: чего стоит одна лишь тюремная татуировка, так и оставшаяся, кстати, непроясненной!), Клеменс все-таки медик, представитель замкнутой касты. Как знать, не сработает ли у него даже сейчас профессиональный соблазн увидеть в рассказе пациента «навязчивые идеи». А доказательств ведь никаких нет. Возможно, потом, когда эти доказательства будут получены…
— Знаешь что, если ты действительно хочешь мне помочь, найди для меня компьютер с аудиосистемой.
Она вновь демонстративно приподняла на весу «черный ящик». Однако Клеменс без раздумий отрицательно качнул головой:
— Не получится.
— Очень тебя прошу, постарайся мне помочь. Я еще и сама не уверена, но если мне удастся подтвердить одну догадку, я тебе тут же сообщу «свою версию». Ну… хочешь, мы вместе прослушаем запись?