Только вот молока ни у кого, кроме Гали, не было. Деток увозили на кормление и другие положенные процедуры, а мамочкам-пустышкам велели «раздаиваться». У Шурочки не получалось. Она даже расплакалась, как девчонка. Медсестра сжалилась над ней и размяла одну грудь. Больно было – жуть! Но бодрая струя молока, брызнувшая из соска на целый метр, стоила того. «Вторую – сама!», – строго сказала медсестра и ушла. Шурочка старалась изо всех сил, но, то ли делала не правильно, то ли не могла сама себе сделать также больно, как чужой человек, выжала из второй груди только две капли. Медсестра следующей смены, глядя на Шурочкины потуги, проворчала – «Больно Вы себя любите, мамаша!», но помогать не стала.
Лёвушка, почувствовав молоко матери, хватал сосок и жадно сосал. Не всегда у Шурочки получалось дать его правильно, и к выписке у неё уже весь его ореол был сплошной раной.
22
Дома Шурочку закружил хоровод дел. Покормить Лёвушку – подержать его вертикально, чтобы отошли газики – уложить спать – поменять памперс – подмыть – приготовить еду – поесть самой – покормить Лёвушку – подержать его вертикально, чтобы отошли газики – уложить спать – поменять памперс – подмыть – погулять с коляской на улице – поменять памперс – подмыть… и так далее по кругу. В дыму проходили день за днём. А ночью Шурочка спала в полуха, боясь пропустить момент, когда Лёвушка проснётся голодным, поскольку рёва от него было не дождаться, а кряхтение можно и не услышать.
Шурочка, привыкшая в силу профессии к чёткой организации любого дела и считающая себя в этом вопросе супер-профессионалом, пыталась и дома придерживаться чёткого расписания, тем более что это же советовала ей и медсестра из патронажной службы, но ничего у неё не получалось. Всё время что-то сбивалось.
С кормлением тоже получалось не очень. Как она ни старалась, но раны на сосках не проходили. Лёвушка постоянно морщился и капризничал. То ли оттого, что ей не удавалось до конца смыть заживляющую мазь, то ли от того, что в молоко попадала её кровь. А самой Шурочке кормление доставляло жуткую боль.
После визита к педиатру Шурочка себя почувствовала абсолютно никчёмной матерью. Лёвушка не набрал положенный к первому месяцу жизни вес и, соответственно, отставал в росте. Контрольное сцеживание показало, что молока у Шурочки не хватает, а саму процедуру она делает не правильно. Врач выписала направление на молочную кухню для получения прикорма ребёнку, Шурочке прописала диету для увеличения молока и взяла телефон Тимура Георгиевича.
Что уж там врачиха наговорила мужу, но уже в следующие выходные водитель Тимура Георгиевича отвёз Шурочку к психотерапевту, а сам остался с сыном, поскольку нанимать няню не хотел, категорически не желая появления в доме чужого человека.
Пожилой дядечка с удивительно добрыми, но печальными, и, в тоже время, лукавыми глазами (прямо Пан20 с картины Врубеля!), Константин Аркадьевич, поспрашивал Шурочку о том, о сём, и она сама не заметила, как заснула. Впервые за месяц заснула глубоко, без сновидений. А проснулась бодрой, отдохнувшей, будто сбросившей с плеч тяжкий груз, помолодевшей лет на десять! Ну, если не на десять, то на пять точно. Очень удивилась, что прошло всего полтора часа, и смутилась, что так получилось. Кинулась было извиняться, но Константин Аркадьевич
её остановил, сказав, что это очень хорошо, что она поспала.
С тех пор их встречи стали повторяться еженедельно. Шурочка их ждала как манны небесной21. А рассказать Константину Аркадьевичу ей всегда было что, потому что даже в объективно позитивных событиях она умудрялась находить поводы для очередных комплексов и страхов. И рассказать о них почему-то оказалось проще чужому человеку, чем поделиться и спросить совета у мамы или Олеси. Впрочем, Олесе Шурочка звонила, но та ударилась в воспоминания о собственных ощущениях в первые месяцы жизни дочери, и своими страхами – а хорошая, правильная ли она мать, Шурочка с ней так и не поделилась.
Тимур Георгиевич теперь старался на работе не задерживаться. Спешил поужинать и освободить Шурочку от хлопот о сыне. Шурочка чувствовала себя не нужной. Её грудь Лёвушка наотрез отказывался принимать, как только начался прикорм. И то, право, кому охота напрягаться, если из бутылочки течёт легко и сколько хочешь? И по вкусу больше нравится (сцеженное материнское молоко, которое едва хватало на одно-два кормления, пил, кривя губы). Менять пампесы и пеленать у Тимура Георгиевича получалось не хуже, чем у жены, а подмывать и купать даже ловчее.