И тут Шурочка всё вспомнила. Весь сегодняшний день в подробностях. И свои несбывшиеся надежды. И животный страх из-за мелькавшего перед её глазами ножа с широким лезвием. И боль туго натянутых волос… Губы горели из-за грубо содранного с них скотча. Липкое на её ухе – это кровь. Видимо, Весельчак задел его ножом, когда отрезал волосы. А описалась она от страха перед тем, как грохнуться в обморок. И Шурочка завыла.
– Заткнись, уклейка недорезанная! – грозно откликнулась темнота за закрытой дверью голосом Весельчака.
И Шурочка заткнулась. Взяла себя в руки и попыталась рассуждать логически. Главное – она жива. Скотч с её губ и рук сняли. Волосы отрастут. Стыд от мокрых трусов она как-нибудь переживёт. Чем так разозлил похитителей муж, и какой следующий пазл из её собственного тела они решат ему послать – лучше не думать. Тут ведь что самое главное? Найти точку опоры, от которой будешь соизмерять своё положение. Если за начало измерения, нулевой меридиан, брать свою прежнюю жизнь, сытую и спокойную, то впасть в отчаянье, а то и сойти с ума, не долго. Если ориентироваться на то, что было с тобой в течение последних нескольких дней до этого, то положение ухудшилось, но не на много. А если представить себе, что переживали узники концлагерей, то твои сиюминутные проблемы покажутся тебе сущей ерундой.
Исходя из этой логики, Шурочка себя и вела. К бытовым неудобствам старалась приспособиться, панике не поддаваться. А переживать и бояться было чего. Весельчак был всё время навеселе. От него постоянно несло перегаром. Мутный взгляд, которым он провожал каждый шаг Шурочки, был тяжёлым и липким. Она чувствовала себя мелкой дичью, за которой из-за кустов наблюдает матёрый хищник, подбираясь всё ближе и ближе. А ведь хищников было два. Не пил же Весельчак один? Наверняка они пьянствовали вместе с Умником.
Но вскоре Шурочке стало не до переживаний о себе. Однажды она подслушала разговор похитителей-охранников, и её затрясло от ужаса…
Шурочка уже приготовилась ко сну, угнездясь в раз и навсегда найденной позе между торчащими пружинами дивана, когда услышала грохот за дверью и отзвук повышенного тона голоса. Чёрт! У неё же есть стеклянный стакан! В фильмах не раз им пользовались герои, чтобы подслушать то, что творится за стенкой. Почему бы и ей так не попробовать? Всегда полезно знать, о чём говорят твои враги. Может, так и понятней будет, что произойдёт дальше, к чему готовиться?
Собственно говоря, стакан оказался и не особенно нужен. Достаточно было немного расковырять дырочку между досками, через которую пробивался тоненький лучик света из соседней комнаты. (Это тебе не тот основательный каменный дом, в котором её держали вначале!). Голос Умника звучал приглушённо, о чём он говорил, можно было только догадываться по отдельно долетающим словам:
– …сыт…
А вот Весельчак говорил громко и в выражениях не стеснялся:
– Я только на неделю подписывался, а мы уже третью валандаемся!
– …деньги…
– Кинут нас на бабло! Нутром чую!
– …надо…
– Скучно мне! Свободу хочу! Бабу хочу! Погудеть на воле хочу!
– …шеф…
– А я сразу говорил – надо было щурёнка брать, а не бабу! Давно бы уже сговорились!
На этих словах Шурочке поплохело и слушать дальше она не стала. Поняла, что похитители рассматривали одним из вариантов похищение Лёвушки, ярко представила себе его в их руках, и её затрясло от ужаса. Господи! Какое счастье, что они остановили свой выбор на ней, а не на сыне!
27
Чтобы не сойти с ума от беспокойства за родных, Шурочка запретила себе думать о них и больше двух недель ей это удавалось. Она как будто забыла о сыне. Мужа мысленно называла не иначе, как Тимур Георгиевич и на «Вы», как будто он до сих пор только её начальник, а она его подчинённая. А взаимоотношения с родителями вернулись в ту фазу, когда они общались лишь изредка, украдкой от националиста Тараса, и отсутствие связи в течение двух недель было обычным делом. Но после подслушанного разговора сознание Шурочки взбунтовалось, мысли прорвали воздвигнутую ею плотину и хлынули неуправляемым бурным потоком.
Она думала о стареньких родителях, которые остались на Украине, побоялись быть в тягость собственным детям. Тарас ещё в Подмосковье не укоренился, жил с семьёй на съёмной квартире, куда там ему ещё родителей принять. Шурочка была замужем за состоятельным, но чужим человеком, напрашиваться нахлебниками к которому не хотелось. Да и климат в Питере для стариков был не ах. А тут свой дом, пенсия какая-никакая, да и хозяйство на кого бросишь? Конечно, наверняка материнское сердце почувствовало беду, приключившуюся с родной дочерью, но Тарас также наверняка навёл тень на плетень, чтобы не волновать родителей, и оно, сердце, малёк успокоилось правдоподобной ложью. Хотя, какую историю можно придумать, оправдывающую двухнедельное молчание дочери, Шурочка представить не могла. Уехали в отпуск в Антарктиду, где не работает сотовая связь? Так почему не предупредили? В любом случае, то, что родители остались на Украине сейчас только на руку. Вряд ли бы от них удалось скрыть Шурочкино похищение, будь они рядом…