Шурочка покосилась на безмятежно дремавшую медсестру, добросердечно напоившую её чаем, взглянула на затылок строгой молоденькой врачихи, сидевшей на переднем сиденье рядом с водителем, и решила ни о чём их не спрашивать. Сообразила, что время увидит на часах в метро, а про день недели спросит у кассира.
Уже перед самой высадкой Шурочки медсестра сунула ей в карман сторублёвую бумажку. Теперь у неё были деньги на метро! Едва Шурочка успела поблагодарить, как скорая умчалась. Второй пункт программы был успешно выполнен, и Шурочка сосредоточилась на третьем – попасть в офисное здание своей бывшей работы.
В трёхэтажном здании на втором этаже ещё горел свет – кто-то задержался на работе в пятницу после окончания рабочего дня. Скорее всего, бухгалтерия. 28 число, конец месяца, горячее время. Шурочка решила подождать, не хотела столкнуться с кем-то из знакомых.
«Говорят, что в одну реку нельзя войти дважды, а я, получается, уже в третий раз вхожу, – грустно размышляла Шурочка, пока ждала выхода чересчур старательного работника, – Когда нанималась на работу, когда дала шанс Тимуру оправдаться, и вот сейчас – третий. После двадцати шести дней плена».
Наконец, свет погас, а ещё через пару минут из здания вышла женщина. Хорошо, что подождала, – обрадовалась Шурочка, узнав в припозднившемся работнике главного бухгалтера. Едва Ольга Ивановна повернула за угол, Шурочка рванула ко входу. Охранник ещё не мог уйти далеко, решит, что главбух что-то забыла и вернулась, и тем охотнее откроет дверь.
Так и случилось.
– Что-то забыли? – приветливо произнёс пожилой дядечка, открывая двери.
Но улыбка быстро сползла с его лица, когда он увидел перед собой женщину в грязной одежде:
– Тебе чего? – спросил строго.
– Пётр Маркович (Шурочка успела прочитать имя охранника на бейджике. В лицо-то она его помнила, а вот имени никогда не знала. Оставалось надеяться, что он её тоже вспомнит), Вы меня не помните? Я – Шура Кораблёва, работала в РинГларе менеджером по связям с общественностью…
– Александра Ивановна?! – узнал охранник, обескуражено вглядевшись в лицо под капюшоном, – Проходите-проходите! Что с Вами случилось?
– Это долгая история, – мягко ответила Шурочка, – Пустите переночевать?
– Конечно-конечно! – засуетился Пётр Маркович (видимо, повторять слова дважды было его привычкой).
А про себя подумал – ничего себе история, если хозяйка представляется бывшим работником, называет себя не мужниной фамилией, а выглядит чуть лучше бомжа и пахнет соответствующе! Но вслух ничего не сказал, попридержал свои мысли при себе. Бог знает, что там случилось между хозяином и хозяйкой, сами разберутся. И помог, чем смог. Шурочка на такое даже не рассчитывала. Оказывается, в распоряжении охраны был не только туалет, но и душ! Она с наслаждением вымылась, промыла волосы шампунем и даже почистила зубы, пусть и без зубной щётки, пальцем, но зато зубной пастой. Только тот, кто на своей шкуре испытал отсутствие благ цивилизации, может в полной мере оценить такие элементарные бытовые вещи, как круглосуточная горячая вода из крана и кусок мыла!
А после душа Шурочку ещё и накормили! Немудрёные макароны по-флотски с магазинной тушёнкой показались Шурочке пищей богов.
– Вы тут располагайтесь поудобней, – предложил Пётр Маркович, проводив Шурочку в каморку с диваном, – а мне уже на обход пора. И вот ещё, – добавил смущённо, протягивая аккуратно сложенную рубашку, – не побрезгуйте, она хоть и не новая, но чистая и глаженная.
Шурочка так растрогалась, что чуть не расплакалась, сказала с чувством:
– Спасибо, Вам, Пётр Маркович!
– Не за что – не за что, Александра Ивановна! Спокойной ночи!
И ушёл, осторожно прикрыв дверь.
Шурочка ещё нашла в себе силы постирать трусы, а на платье махнула рукой – и не отстираешь, и не высохнет, в чём тогда завтра идти?
Завтра! Какое судьбоносное решение ей придётся принять завтра… Но сегодня ещё сегодня, а не завтра, вот завтра и будем об этом думать! И Шурочка нырнула в постель, плотно закуталась одеялом и мгновенно вырубилась.
30
Всю ночь Шурочку мучили кошмары. Она одна. В лесу. Бежит от чего-то страшного, ужасного. Спотыкается. Падает. Встаёт. Опять бежит. Натыкается на что-то ещё более ужасное. Шарахается в сторону… Утро размыло реальность сна, но чувство неотвратимости надвигающейся беды осталось. Бухало сердце. Болела голова.