Но Эддардъ, прижавъ уши назадъ, не двигался съ мѣста.
— Эддардъ! (А вы смотрите на уши, смотрите!) Эддардъ! Катай къ старому Гармону!
Эддардъ сейчасъ же поднялъ уши и понесся съ такой быстротой, что дальнѣйшія слова мистера Вегга выскакивали изъ него въ какомъ-то вывихнутомъ видѣ.
— Раз-вѣ-тутъ-бы-ла-тюрь-ма? — спросилъ мистеръ Веггъ, крѣпко держась за телѣжку.
— Собственно тутъ не было настоящей тюрьмы, куда бы можно было засадить меня съ вами, — отвѣтилъ возница, — а Гармонова тюрьма — это такъ только, прозвище, потому что тамъ жилъ старый Гармонъ одинъ-одинешенекъ.
— А зна-е-те-вы-мис-те-ра-Боф-фи-на? спросилъ Веггъ.
— Какъ не знать! Его здѣсь всякій знаетъ. Даже Эддардъ, и тотъ знаетъ. (Смотрите ему на уши, смотрите!) Къ Нодди Боффину, Эддардъ!
Эффектъ произнесеннаго имени былъ по истинѣ ужасающій: внезапно голова Эддарда исчезла, а заднія копыта взлетѣли на воздухъ. Животное понеслось во весь духъ и до того усилило скачки телѣжки, что мистеру Веггу пришлось употребить все свое вниманіе исключительно на то, чтобы какъ можно крѣпче держаться, и онъ совершенно отказался отъ желанія дознаться, что означала такая продѣлка осла: чрезмѣрное ли уваженіе къ мистеру Боффину или наоборотъ.
Эддардъ вдругъ остановился у воротъ. Мистеръ Веггъ поспѣшилъ выскочить черезъ задокъ телѣжки, и едва онъ успѣлъ придти въ равновѣсіе, какъ его бывшій возница, взмахнувъ своей морковью, прокричалъ: «Ну, Эддардъ, ужинать!» и въ тотъ же мигъ заднія копыта, телѣжка, оселъ и все прочее какъ будто взлетѣли на воздухъ въ чемъ-то въ родѣ апоѳеза.
Отворивъ незапертыя ворота, мистеръ Веггъ окинулъ взглядомъ бывшее за ними огороженное пространство, гдѣ поднимались высоко къ небу какія-то темныя насыпи и гдѣ къ павильону тянулась тропинка, ясно обозначавшаяся при лунномъ свѣтѣ между двухъ рядовъ битой посуды, измельченной почти въ пыль. По тропинкѣ шла какая-то бѣлая человѣческая фигура, которая, приблизившись, оказалась не привидѣніемъ, а самимъ мистеромъ Боффиномъ, одѣтымъ, для болѣе легкаго воспріятія ученья, въ короткій бѣлый балахонъ. Встрѣтивъ своего ученаго друга съ величайшимъ радушіемъ, онъ повелъ его въ павильонъ и тамъ представилъ мистрисъ Боффинъ, полной и румяной дамѣ въ бальномъ платьѣ изъ чернаго атласа съ открытымъ воротомъ (къ немалому смущенію мистера Вегга) и въ большой черной бархатной шляпкѣ съ перьями.
— Мистрисъ Боффинъ — записная модница, Веггъ, — сказалъ Боффинъ. — Что до меня, то я пока не увлекаюсь модой, хотя не ручаюсь, что будетъ впередъ… Генріетта, другх мой, это тотъ самый джентльменъ, который сейчасъ вдастся въ «Упадокъ и разрушеніе Русской имперіи».
— Надѣюсь, это принесетъ пользу вамъ обоимъ, — сказала мистрисъ Боффинъ.
Комната, въ которой очутился мистеръ Веггъ, была самаго страннаго вида. Она была убрана и меблирована такимъ образомъ, что походила скорѣе на щегольскую распивочную, чѣмъ на что-либо другое, извѣстное Веггу. У камина, по обѣимъ его сторонамъ, стояли двѣ деревянныя со спинками скамьи со столомъ передъ каждой. На одномъ изъ этихъ столовъ лежали плашмя другъ на другѣ всѣ восемь томовъ, точно гальваническая батарея, а на другомъ нѣсколько штукъ приземистыхъ граненыхъ четырехугольныхъ графинчиковъ привлекательной наружности какъ будто поднимались на цыпочки, чтобы обмѣняться взглядомъ съ мистеромъ Веггомъ черезъ стоявшій передъ ними рядъ стакановъ и черезъ сахарницу съ рафинированнымъ сахаромъ. На очагѣ надъ огнемъ стоялъ металлическій чайникъ съ водой, пускавшій струйку пара, а у камина на коврикѣ нѣжилась кошка. Противъ камина, между скамьями, стояли диванъ, ножная скамеечка и маленькій столикъ, предназначенные собственно для мистрисъ Боффинъ. Это были самыя дорогія вещи изъ всей обстановки, и при яркомъ свѣтѣ укрѣпленнаго на потолкѣ газоваго рожка онѣ рѣзали глазъ своимъ страннымъ контрастомъ съ голыми скамьями у камина. На полу былъ разостланъ коверъ съ богато затканными цвѣтами, но онъ не доходилъ до камина, а оканчивался у ножной скамеечки мистрисъ Боффинъ, оставляя на полу неприкрытой площадку, усыпанную пескомъ и опилками. Мистеръ Веггъ замѣтилъ также съ особеннымъ удовольствіемъ, что между тѣмъ, какъ въ области цвѣтовъ красовались чучела птицъ и восковые плоды подъ стекляными колпаками, въ той области, гдѣ прекращалась растительность, тянулись длинныя полки, на которыхъ, въ числѣ другихъ съѣдобныхъ предметовъ, виднѣлись холодная говядина и добрый кусокъ пирога. Комната была большая, но низкая; тяжелыя рамы ея старинныхъ оконъ и тяжелыя балки покривившагося потолка служили несомнѣннымъ доказательствомъ того, что домъ быль нѣкогда деревенскимъ жилищемъ, стоявшимъ въ полѣ особнякомъ.