— Вы забываете, что онъ еще не знаетъ о нашихъ правахъ, — замѣтилъ мистеръ Винасъ.
— Такъ надо ему намекнуть, да пояснѣе, — такъ, чтобъ онъ почувствовалъ! Ему вѣдь только палецъ протяни — онъ и всю руку захватитъ! Дай только ему волю теперь, и прощай тогда наши денежки! Я вамъ вотъ что скажу, мистеръ Винасъ: мнѣ становится невтерпежъ. Я долженъ расправиться съ этимъ Боффиномъ, иначе меня разорветъ на куски. Не могу смотрѣть на него равнодушно! Когда я вижу, что онъ кладетъ руку въ карманъ, мнѣ такъ и чудится всякій разъ, что онъ въ мой карманъ залѣзаетъ. А когда онъ деньгами въ карманѣ звенитъ, мнѣ кажется, что онъ моими денежками играетъ. Это больше, чѣмъ могутъ вынести человѣческая плоть и кровь. Да что я! — добавилъ мистеръ Веггъ, внѣ себя ртъ гнѣва. — Деревяшка этого не вынесетъ — не то что плоть и кровь!
— Но, мистеръ Веггъ, вѣдь вашъ планъ быль такой, чтобъ не трогать его, пока не будутъ свезены кучи, — сказалъ Винасъ.
— Позвольте, мистеръ Винасъ, — возразилъ Веггъ, — а развѣ въ мой планъ не входило, что если онъ начнетъ шнырять и разнюхивать по всему двору, то надо ему пригрозить, дать ему понять, что онъ не имѣетъ никакихъ правъ на имущество, — словомъ, надо сейчасъ же зажать его въ кулакъ? Развѣ это не входило въ мой планъ, мистеръ Винась?
— Входило, мистеръ Веггъ.
— Вы это справедливо сказали, товарищъ! Входило, — подтвердилъ Веггъ, приходя въ лучшее расположеніе духа, благодаря уступчивости мистера Винаса въ этомъ пунктѣ. — Прекрасно! А какъ вы назовете то, что онъ посадилъ намъ на шею свое подлое орудіе — этого парня? Развѣ это не значитъ шнырять и разнюхивать? И вотъ за это надо прищемить ему хвостъ.
— Не ваша вина была, мистеръ Веггъ, я долженъ сознаться, что онъ тогда спокойно ушелъ съ бутылкой въ карманѣ,- замѣтилъ Винасъ.
— Опять-таки справедливо и прекрасно сказано, товарищъ! Не моя была въ томъ вина. Уже я бы вырвалъ у него бутылочку! Вѣдь это выше человѣческихъ силъ. Приходитъ человѣкъ, какъ тать въ нощи, роется въ чужомъ добрѣ (потому что его добро скорѣе наше, чѣмъ его, мистеръ Винась: вѣдь можемъ отобрать у него все до послѣдней соринки, если онъ не закупитъ насъ по нашей цѣнѣ…), выкапываетъ изъ нѣдръ земли чужую собственность и уноситъ съ собой… Нѣтъ, этого нельзя вытерпѣть! И за это тоже надо прищемить ему носъ.
— Какъ же вы предполагаете это сдѣлать, мистеръ Веггъ?
— Носъ-то ему прищемить? — переспросилъ этотъ почтенный джентльменъ. — А такъ, что я нанесу ему оскорбленіе прямо въ глаза. И если только онъ посмѣетъ отвѣтить хоть словечкомъ, я крикну ему прежде, чѣмъ онъ успѣетъ перевести духъ: «Еще одно слово, грязная собака, и ты пойдешь съ сумой!»
— А если онъ ничего не отвѣтить, мистеръ Веггъ?
— Тогда мы поладимъ съ нимъ безъ дальнѣйшихъ хлопотъ, — сказалъ Веггъ, я живо его обломаю и буду ѣздить на немъ. — Я на него хомутъ надѣну, натяну вожжи и буду его погонять. Чѣмъ больнѣе стегать стараго мусорщика, тѣмъ лучше онъ заплатитъ намъ, мистеръ Винась. У меня онъ не отдѣлается дешевой цѣной, даю вамъ слово!
— Какъ вы злорадно говорите о немъ, мистеръ Веггъ.
— Злорадно, сэръ? А развѣ для его прекрасныхъ глазъ я вечеръ за вечеромъ разрушался и падалъ? На потѣху ему, что ли, торчалъ я дома по вечерамъ, точно кегли, чтобъ онъ сшибалъ меня съ ногъ шарами… или тамъ книгами, какія ему вздумается привезти? Да я во сто разъ лучше его, сэръ, въ пятьсотъ разъ лучше!
Быть можетъ съ коварнымъ умысломъ довести его до Геркулесовыхъ столповъ его низости мистеръ Винасъ сдѣлалъ видь, что онъ несовсѣмъ увѣренъ, такъ ли это.
— Какъ?! Развѣ не противъ того самаго дома, который нынѣ, къ своему позору, занять этимъ баловнемъ счастья, этимъ червемъ скоропреходящимъ, — заволновался мистеръ Веггъ, возвращаясь къ наисильнѣйшимъ выраженіямъ своего лексикона и стуча рукой по прилавку, — развѣ не противъ этого дома я, Сайлесъ Веггъ, человѣкъ въ пятьсотъ разъ лучше его, сидѣлъ во всякую погоду, поджидая какого-нибудь порученія или покупателя? Развѣ не противъ этого дома я въ первый разъ увидѣлъ его, какъ онъ катился, нѣжась въ объятіяхъ роскоши, когда я изъ-за куска хлѣба грошовыя баллады продавалъ? Такъ мнѣ ли валяться во прахѣ и ему ли меня ногами топтать?.. Нѣтъ!
Отъ причудливой игры свѣта въ каминѣ замогильное лицо французскаго джентльмена осклабилось, какъ будто онъ вычислялъ въ умѣ, сколько тысячъ клеветниковъ приходится на каждаго любимца фортуны, — клеветниковъ, порочащихъ его съ такимъ же правомъ, съ какимъ Боффина мистеръ Веггъ. Можно было подумать, что и головастые младенцы кувыркаются въ своихъ банкахъ со спиртомъ отъ усилій пересчитать сыновъ человѣческихъ, превращающихъ такимъ образомъ своихъ благодѣтелей въ своихъ лиходѣевъ. А трехъ-футовая улыбочка аллигатора, казалось, говорила: «Въ глубокихъ хлябяхъ нашей трясины все это было хорошо извѣстно испоконъ вѣковъ».