— Исторія любопытная, но мнѣ она не нравится, — замѣтилъ Ляйтвудъ, слушавшій съ серьезнымъ вниманіемъ.
— Ты что-то хандришь, милый мой, — сказалъ Юджинъ. — Это отъ сидячей жизни. Пойдемъ-ка, предадимся удовольствіямъ охотничьей травли.
— Неужели ты думаешь, что онъ и сейчасъ караулитъ?
— Я въ этомъ ни на минуту не сомнѣваюсь.
— Ты его видѣлъ сегодня?
— Я позабылъ взглянуть, когда выходилъ, — отвѣтилъ съ невозмутимымъ равнодушіемъ Юджинъ, — но полагаю, что онъ стоитъ на посту… Будь же истымъ британскимъ спортсменомъ, Мортимеръ: вкуси со мною прелестей охоты. Тебѣ это полезно.
Ляйтвудъ сначала колебался, но, уступая любопытству, поднялся со стула.
— Браво! — воскликнулъ Юджинъ, тоже вставая. — Будетъ работа ногамъ, Мортимеръ! Да и сапогамъ твоимъ, кстати, сдѣлаемъ пробу… Ну, ты готовъ, я готовъ, — значитъ, идемъ! Го-го-го! У-люлю! Ату его, ату!
— Когда ты станешь серьезнѣе? — проговорилъ Мортимеръ, смѣясь противъ воли.
— Я всегда серьезенъ; но сейчасъ я взволнованъ радостнымъ ожиданіемъ, ибо теплый южный вѣтерокъ и облачное небо обѣщаютъ намъ славную охоту… Ну, идемъ! Гасимъ лампу, запираемъ дверь и маршъ въ поле!
Когда друзья вышли изъ Темпля на главную улицу, Юджинъ спросилъ съ любезно-покровительственнымъ видомъ, въ какомъ направленіи желаетъ Мортимеръ начать травлю.
— Мѣстность къ Бетналь-Грину интересна своимъ разнообразіемъ, и мы давно тамъ не были, — прибавилъ онъ. — Что ты скажешь насчетъ Бетналь-Грина?
Мортимеръ одобрилъ Бетналь-Гринъ, и они повернули на востокъ.
— Послушай: когда мы пойдемъ къ кладбищу Святого Павла, мы тамъ немножко позамѣшкаемся для виду, и я укажу тебѣ шпіона, — продолжалъ Юджинъ.
Но они увидѣли его раньше: онъ былъ одинъ и крался за ними подъ домами по другую сторону улицы.
— Ну, собирайся съ силами, — сказалъ Юджинъ. — Сейчасъ я припущу ходу. Какъ ты думаешь, не пострадаетъ ли юношество Великобританіи въ воспитательномъ отношеніи, если такая гонка будетъ повторяться изо дня въ день? Школьный учитель едва ли можетъ поспѣвать и школу вести, и возиться со мной… Ну что, собрался съ духомъ? Я бѣгу.
Слишкомъ долго было бы разсказывать, какъ онъ мучилъ бѣднаго учителя; какъ онъ то принимался шагать саженными шагами, почти что обгоняя лошадей, то шелъ въ развалку съ видомъ празднаго зѣваки, то останавливался передъ какой-нибудь витриной, подвергая чувства своего преслѣдователя иного рода пыткѣ; какіе окольные пути онъ выбиралъ съ единственной цѣлью обмануть его ожиданіе, и какъ вообще терзалъ его всѣми замысловатыми способами, какіе только могъ изобрѣсти его капризный умъ. Все это Ляйтвудъ отмѣчалъ про себя съ чувствомъ глубокаго удивленія, не зная, какъ объяснить, что такой безпечный человѣкъ могъ такъ всецѣло отдаться одному желанію и что такой лѣнивый человѣкъ могъ быть такъ неутомимъ. Наконецъ, когда послѣ безъ малаго трехъ часовъ этой веселой охоты, прокруживъ несчастнаго шпіона на всемъ протяженіи отъ Темпля до Бетналь-Грина, они привели его обратно въ Сити, Юджинъ затащилъ Мортимера какими-то темными переходами въ маленькій квадратный дворикъ, круто повернулъ его назадъ, и они почти наткнулись на Брадлея Гедстона.
— Я правду говорилъ, какъ видишь, Мортимеръ, — замѣтилъ вслухъ Юджинъ съ неподражаемымъ хладнокровіемъ, — такъ, какъ будто никто ихъ не слышалъ, — самъ видишь — кошки на сердцѣ скребутъ.
Это выраженіе было недостаточно сильно. Имѣя видъ скорѣе затравленнаго волка, чѣмъ охотника, сбитый съ толку, измученный бѣготней, съ отчаяніемъ обманутой надежды и пожирающей ненавистью, написанными у него на лицѣ, съ побѣлѣвшими губами, съ дикими глазами, всклоченный, обезображенный ревнивой злобой, терзаемый сознаніемъ, что все это видно на немъ и что они надъ нимъ издѣваются, — онъ прошелъ мимо нихъ въ темнотѣ, точно отрубленная голова, повисшая въ воздухѣ, до такой степени затушевала всю его фигуру сила выраженія его лица.